Ищейки в Риге

Валландер перечитал записи и продолжил. «Байба Лиепа. Что ей известно и почему она не хочет раскрыть это следствию?» Отложив блокнот, комиссар налил себе новый стакан виски. Часы показывали почти девять, настало время поужинать. Он снял телефонную трубку, чтобы проверить, работает ли телефон. Затем спустился в вестибюль и сообщил администратору, что будет в ресторане. Он обвел глазами вестибюль. Никого из соглядатаев он не заметил. В ресторане его подвели к тому же столику, что и раньше. «Неужели вмонтировали микрофон в пепельницу, — с улыбкой подумал он. — Или кто-нибудь сидит под столом и измеряет мой пульс?» Он заказал полбутылки армянского вина и вареную курицу с картошкой. Каждый раз, когда открывалась вращающаяся дверь, ведущая в вестибюль, он ждал, что к нему подойдет администратор и скажет, что его просят к телефону. К кофе он заказал коньяк и огляделся. В этот вечер многие столики были заняты. В одном углу сидели какие-то русские, а за длинным столом — немцы с хозяевами-латышами. На часах было около половины одиннадцатого, когда он расплатился по смехотворно маленькому счету. На мгновение он подумал, не зайти ли в варьете. Но затем решительно поднялся к себе наверх, на пятнадцатый этаж.

Вставив ключ в замок, он услышал, как в номере зазвонил телефон. Валландер чертыхнулся, распахнул дверь и потянулся к телефонной трубке.

— Могу я поговорить с господином Экерсом?

Звонил мужчина, он плохо говорил по-английски. Валландер ответил, как и было условлено, что никакого господина Экерса здесь нет. Это какое-то недоразумение. Мужчина извинился и повесил трубку. Выход через служебную дверь. Please, please.

Валландер надел пальто, натянул на голову шерстяную шапку, но затем передумал и сунул ее в карман. Спустившись в вестибюль, он постарался пройти так, чтобы не попасться на глаза администратору. Когда он подошел к вращающейся двери, из ресторана как раз выходили немцы. Валландер быстро спустился по лестнице, ведущей в сауну, и попал в коридор, в конце которого виднелся черный ход ресторана. Серая стальная дверь выглядела точно так, как ее описала Байба Лиепа. Он осторожно приоткрыл ее, и в лицо ему ударил холодный ночной ветер. Ощупью пробравшись наружу, он оказался на задней стороне гостиницы.

Улицу освещала всего пара фонарей. Валландер закрыл за собой дверь и скользнул в темноту. По улице шел какой-то старик, выгуливая собаку. Валландер стоял неподвижно. К нему никто не подошел. Старик терпеливо ждал, пока его пес поднимал лапу у мусорного бака. Когда они проходили мимо Валландера, старик сказал ему идти за ним, когда он завернет за угол. Где-то вдалеке прозвенел трамвай, Валландер ждал. Он надел шапку. Снег перестал, похолодало. Старик свернул за угол, и комиссар медленно пошел в том же направлении. За углом начинался переулок. Старик с собакой исчез. Рядом с Валландером беззвучно открылась дверца машины.

— Господин Экерс, — позвал его голос из темноты. — Мы должны сейчас же уехать отсюда.

Валландер забрался на заднее сиденье, и в голове промелькнула страшная мысль: то, что он делает, — это ошибка. Ему вдруг вспомнилось чувство, охватившее его в то утро, когда он сел в машину с сержантом Зидсом. Вспомнился тот страх.

Теперь страх снова вернулся.

9

Резкий запах мокрой шерсти.

Вот чем запомнилась Курту Валландеру та поездка по ночным улицам Риги. Он съежился на заднем сиденье, и, прежде чем глаза успели привыкнуть к темноте, чья-то незнакомая рука натянула ему на глаза капюшон. Он пах шерстью, и Валландер почувствовал, как на лбу постепенно выступил пот, кожа под капюшоном стала чесаться. Но страх и острое чувство, что он совершает какую-то ужасную ошибку, исчезло в тот миг, когда он сел на заднее сиденье. Голос того, чьи руки надели капюшон ему на голову, звучал успокаивающе.

— We are no terrorists. We just have to be cautious.[7]

Комиссар узнал этот голос, именно он спрашивал по телефону господина Экерса, а затем извинялся, что попал не в тот номер. Этот спокойный голос звучал очень уверенно, и Валландер подумал о том, что в хаосе разваливающихся государств Восточной Европы людям, вероятно, приходится учиться убедительно утверждать, что ничего страшного не происходит, даже когда на самом деле это совсем не так.