— Дело замяли. Руководитель предприятия получил символический срок. Через год он вышел и был назначен директором одного из крупнейших деревообрабатывающих комбинатов страны.
— А что стало с Мурниерсом?
— Ничего. Он глубоко раскаялся. На тот момент он был совершенно вымотан и к тому же пережил длительный и болезненный развод. В Политбюро, где должны были принять решение, посчитали, что Мурниерса надо простить. Может быть, майор Лиепа ошибочно принял временную слабость за хронический изъян характера? Это единственный ответ, который я могу дать. Можно налить вам еще коньяка?
Валландер протянул свою рюмку. Что-то в словах полковника Путниса и в сказанных раньше словах Мурниерса насторожило его, но он не мог понять что. В этот момент в комнату вошла Аусма с кофейным подносом и начала оживленно перечислять, что Валландер должен обязательно посмотреть в Риге до своего отъезда. Пока он слушал ее, в его душе не утихала тревога. Было сказано нечто очень важное; оно проскользнуло почти незаметно, но тем не менее привлекло его внимание.
— Шведские ворота, — сказала Аусма. — Вы видели их? Это наша достопримечательность той эпохи, когда Швеция была одной из великих европейских держав, наводящих страх на соседей.
— Боюсь, не видел.
— Сегодня Швеция по-прежнему великая держава, — сказал полковник Путнис. — Маленькая страна, но ее богатству можно позавидовать.
Боясь, что охватившее его неясное предчувствие может пройти, Валландер извинился и вышел в туалет. Он запер дверь и сел на сиденье. Много лет назад Рюдберг учил его не тянуть с выводами, если у тебя возникло ощущение, что ты подошел к самому главному.
И тут он понял, в чем дело. Мурниерс утверждал то, что всего лишь несколько минут назад опроверг Путнис.
Мурниерс говорил о здравомыслии майора Лиепы, полковник Путнис — о его неразумности. Но Валландер ожидал обратного, и это его насторожило.
Как там говорили Байба Лиепа и Упитис?
«Может, я ошибался, — думал Валландер. — Может, я вижу в полковнике Мурниерсе то, что должен был искать в полковнике Путнисе? От человека, который говорит о разумности майора Лиепы, я ожидал услышать прямо противоположное». Комиссар попытался воссоздать в памяти голос Мурниерса, и вдруг у него возникло чувство, что полковник, возможно, имел в виду нечто большее. Майор Лиепа разумный человек, разумный следователь. То есть майор прав.
Валландер еще раз пригляделся к этой мысли и понял, что слишком легко верит чужим подозрениям и сведениям из вторых и третьих рук.
Он спустил воду в туалете и вернулся к чашке кофе и рюмке коньяка.
— Наши дочери, — сказала Аусма и протянула две фотографии в рамках. — Алда и Лия.
— У меня тоже есть дочь, — сказал Валландер. — Ее зовут Линда.
Остаток вечера разговор все время переходил с одного на другое. Валландер хотел поскорее уйти, но так, чтобы это не показалось невежливым. Но, когда сержант Зидс довез его до гостиницы «Латвия», было уже около часа ночи. Выпив лишнего, Валландер задремал на заднем сиденье. На следующий день он проснется разбитым и с головной болью.
Он долго не мог заснуть и лежал, глядя в темноту.
Лица обоих полковников слились в одно. Он внезапно понял, что не сможет вернуться домой, пока не разберется с причиной смерти майора Лиепы.
«Все взаимосвязано, — думал он. — Майор Лиепа, трупы на спасательном плоту, задержание Упитиса. Все взаимосвязано. Только я еще не знаю как. А за моей спиной по другую сторону тонкой стены сидят невидимые люди и следят за каждым моим вздохом.
Может, они уже доложили и о том, что я долго не могу заснуть?
Может, они пытаются таким образом прочесть мои мысли?»
На улице прогромыхал одинокий грузовик.
И, почти совсем засыпая, он подумал, что с тех пор, как он приехал в Ригу, прошло уже целых шесть дней.
13
Проснувшись утром, Курт Валландер действительно чувствовал себя разбитым, и у него болела голова, как он и предполагал. Он растворил две таблетки от головной боли в стакане воды и подумал, что время, когда по вечерам он мог пить, не мучаясь на следующий день, безвозвратно ушло.
Рассматривая в зеркале свое лицо, он заметил, что все больше и больше становится похож на отца. Похмелье вызвало у него не только угрызения совести и неясное чувство утраты. На своем бледном, опухшем лице он разглядел первые признаки старения.