Таблица 10.
Включаться в мировую культуру или отгораживаться от нее? («С каким суждением Вы скорее согласны?»)
(2003, % от числа опрошенных по группам ответивших на указанные в таблице вопросы)
В данном случае налицо явное преобладание культурного изоляционизма как у носителей консервативного образа российского человека, так и у сторонников либеральных позиций – при сравнительно небольших различиях в масштабах такого преобладания. Доминирование в общественном мнении резко отрицательных оценок «чуждого» культурного влияния отмечается в исследованиях на протяжении ряда лет. В этих оценках можно выделить неоднородные компоненты: массовое «консервативное» неприятие нравственных ценностей современной цивилизации, опасения правящей элиты относительно угрозы распространения «западных» представлений о политических и гражданских правах, наконец, отсутствие сложившихся рамок восприятия современной массовой культуры в ее различных проявлениях. В результате даже вполне либеральные декларации (которые нельзя отождествлять с усвоенными ценностями) меркнут и гаснут перед конкретными, осязаемыми «угрозами».
В настоящей статье предметом рассмотрения являлась только одна сторона феномена «особенности» российского/советского человеческого типа – распространенность представлений об этой особенности в общественном мнении. Но это как раз такая ситуация, в которой уверенность в существовании, допустим, болезни (или таланта, богатства, беды, счастья и пр.) может быть важнее «реального» наличия таких обстоятельств или качеств. Массовое – да и элитарное, идеологически и религиозно-философски обосновываемое – убеждение в исключительности национального характера неизменно служило оправданием косности, консервативного изоляционизма, с одной стороны, и радикального авантюризма – с другой. Концепция «особости» питала убеждение в том, что народ «все стерпит», и расчеты на то, что с ним можно «сделать все». Кроме того, как отмечалось выше, ссылки на особые качества человека обычно подменяли серьезное изучение исторических, экономических, психологических, социальных детерминант этих качеств.
В последнее время, как видно из рассмотренных выше данных, наблюдается консервативный сдвиг в массовых представлениях об особом характере человека. В том же неоконсервативном (в «советском» смысле) направлении сдвигается и официальная идеология; налицо нечто наподобие «единства власти и народа». Причем происходит это в ситуации, когда вхождение в современный цивилизованный мир для страны как будто стало практической – правда, трудной и очень не скоро решаемой – исторической задачей. Никакие контакты, встречи и договоренности по частным вопросам сами по себе не приближают ее решение. Более того, попытки войти в современный мир с грузом старых притязаний на исключительность, а также со старыми имперскими амбициями создают новые опасные тупики на пути продвижения к этому миру.
Как мы видели, большинство россиян соглашается с тем, что страна «рано или поздно» пойдет по общему пути цивилизации. Но это скорее декларация. Реальный выбор во времени – это уже выбор между «поздно» или «еще позже». Но более важен выбор «места» в том едином и разнообразном мире, который как будто начал формироваться с конца прошлого века. Допустим, это может быть место в ряду множества своеобразных, больших и малых стран, имеющих общие ценности и «прозрачные» для взаимного влияния рубежи, – или место изолированного анклава, который другие вынуждены просто терпеть из опасения катастрофических коллизий. Второй вариант условно можно называть «китайским»; считается общепринятым, что исключительность такой позиции не нуждается в доказательствах. Россия и в наступившем столетии все еще стоит перед этим выбором. И это положение стимулирует попытки превратить реальные и мнимые особенности собственной истории, включая пороки и слабости, в идол, в предмет поклонения. Пока такое положение будет сохраняться, будут, видимо, существовать и парадоксальные сочетания либеральных деклараций с консервативными иллюзиями.