Ищи горы

— Вообще-то я имел в виду будущее. А в прошлом… Редко и не в полной мере. Голова у него вечно была занята чем-то другим. Не то что у меня. Я-то их всех любил.

— Всех?

— По крайней мере, тех, кого выбирал сам. По очереди, конечно. И не очень долго. Но всех. Он — нет. Конечно, его испортили женщины. Избаловали. Когда ему было лет пятнадцать-шестнадцать, они просто не давали ему прохода. «Иди ко мне, красавчик», — передразнил он жеманным голосом. — «Ах какой хорошенький! Ну иди же»…

Дан засмеялся. Поэт засмеялся тоже и сказал:

— Да, забавное было время. Он вечно болтался где-то по ночам, мама — моя, он ведь тогда жил у нас — иногда обнаруживала это и начинала причитать: «Ночь на дворе, а мальчика до сих пор нет, не случилось ли чего»… Я ее успокаивал, а сам еле удерживался, чтоб не покатиться со смеху, когда она называла его мальчиком, я-то отлично представлял себе, где он и чем занимается, он мне, естественно, объяснил, как это делается, и я, с одной стороны, страшно завидовал, что он меня обогнал, а с другой, гордился, что тоже все знаю и могу принимать во время всяких мальчишеских разговоров вид посвященного… — Поэт вдруг погрустнел и перебрал струны. — Ладно, Дан, хватит сплетничать, дай я лучше песню допою.

— Начни сначала, — сказал Дан.

— Пожалуй.

Маран не вернулся вечером. Не вернулся ночью. Не вернулся утром. Правда, каждые пять часов раздавался троекратно повторенный сигнал вызова, что означало, как они условились, расставаясь: «Все в порядке, говорить не могу». И тем не менее…

Поэт, как всегда, нервничал, его непоседливый характер давал себя знать, он то и дело принимался бесцельно кружить по комнатам, поминутно выглядывал в окна — если учесть, что квартира должна была считаться необитаемой, его поведение не подбавляло Дану спокойствия.

Перевалило далеко за полдень, когда послышался условленный стук в дверь. Однако это был не Маран. Пришел Мит. Вид у него был точь-в-точь, как в добрые старые времена, когда утром он появлялся в буфете Малого дворца свежий, отлично выспавшийся — так он выглядел независимо от того, сколько часов ему удавалось провести в постели, выутюженный, не без щегольства одетый, в данном случае в отлично сидевшие на нем бежевые брюки и кофейного цвета рубашку в тон карим глазам. Волосы тоже были причесаны волосок к волоску.

— Так и ходишь франтом? — спросил Дан, пропуская его в комнату.

— А как мне ходить? По-твоему, если я переоденусь бродягой, мои передвижения вмиг станут безопасными? Меня узнали. Ищут Мита. Лицо, а не одежду. — Он положил на стол тощий пакет. — Тут еда. Вы еще не умираете с голоду?

— Почти умерли. Но если тебя ищут, что ты гуляешь по городу? Не боишься?

Мит безразлично пожал плечами.

Дан вдруг понял, что он подражает Марану… не только он, это у них у всех — у Санты, Навера, всех остальных, все они в той или иной степени переняли у Марана его внешнее спокойствие, безразличие к опасности — у Марана настоящее, у кого-то, может, наигранное, определить это не представлялось возможным, нелюбовь к пустой болтовне… Марана трудно было разговорить, в длинные беседы он вступал с очень немногими людьми (Дан втихомолку гордился тем, что был среди этих немногих), а вообще был скуп на слова и сдержан сверх всякой меры. И Мит, несомненно, подражал ему в этом, не только Мит…

— Кстати, — сказал Мит, глядя на Поэта, жадно жующего невкусные бутерброды из толстого куска хлеба и тонкого слоя какой-то овощной смеси, — ты свободен, любимец публики. Тебя там не было.

— В смысле?

— Тебя никто не назвал. Ни один человек.

— Это точно? — спросил Дан.

— Абсолютно.

— Жаль, — Поэт вздохнул.

— Почему жаль? Гуляй. Пой.

— Мои поступки не оставляют следа. Я строю на песке.

— Не на песке, а на бумаге. А бумага прочнее камня. Маран не подавал голоса?

— Нет. Может, ты знаешь, где он?

— Может.

Дан ожидал продолжения, но Мит молчал, и ему пришлось спросить:

— Где же?

Мит ответил не сразу, после долгой паузы.

— Он поехал туда. В Вагру.

— Зачем?!

— Надо было.

— Надо! Знаю, что надо. Но именно ему?

— Ну может, не именно ему, но…

— Именно ему как раз нельзя было туда ехать! Мы же с ним договорились. Почему ты не удержал его?

— Интересно, как я мог его удержать?

— Очень просто! Не пустил бы, и все.

— О Создатель! Не пустить Марана! Ты же не вчера с ним познакомился! Неужели ты до сих пор не понял, что когда он принял решение, он его выполняет?

— Надо было убедить, отговорить… ну я не знаю…

— То-то, что не знаешь.

— А почему ты с ним не поехал?

— Потому что он поручил мне другое дело. Надо было раздать ваше предохранительное средство тем, кто уже выбрался из опасной зоны. Кого вывезли. Это ведь тоже люди. Несколько тысяч человек.

— А как ты их нашел?

Мит поднял на Дана удивленные глаза.

— Значит, Марану удалось убедить Тонаку?

Вопрос был чисто риторическим, во всяком случае, Мит, по всей видимости, оценил его именно так, почему и промолчал. Дан открыл рот, чтобы задать следующий, но Поэт опередил его.

— Я что-то не понял, — сказал он, настороженно глядя на Дана. — Это тот самый препарат, который не подействовал? Там, на Перицене.

— Тот, но не совсем.