Ищи ветра в поле

– Чаво таскаисся? Сказано – нету никого, чаво здря под дверями торчать?

– Я к Анне Никитичне приехала, – начала объяснять Люся.

– Дык к ей теперича не сюды, на кладбище надоть.

– Почему это?

– Дык она ж померла, Аня-то. Месяца нет, как отошла.

– Ох ты, горе какое, – качала головой Люся. – А я из такой дали к ней добиралась, гостинцы везла… Вот горе-то… Ни рук, ни ног под собой не чую… Такую даль…

– А хто же такая будешь?

– Сама-то я из Волгодонской области…

– Беженка, что ль?

– Нет, не беженка совсем. Специально к Анне Никитичне приехала, чтобы спасибо сказать за сыночка моего, – терла платком нос Люся. – Заболел он у меня, врачи говорили – неизлечимо. Обещали, что месяца не пройдет – помрет дитя, а Анна Никитична меня с человеком одним свела, очень умный дядечка оказался, мальчика моего на ноги поставил. Вот и хотела поблагодарить.

– Эх, грехи мои тяжкие… Да ты ко мне проходи, чего на пороге талдычить. Токо учти, у меня муж милиционер и сын милиционерский начальник, – врала для безопасности старушка.

«Если муж и есть милиционер, можно представить, какая это убойная сила».

– Вот, возьмите гостинцы, не тащить же назад, – вздохнула Люся, выкладывая на стол дары «для Анны Никитичны» – килограмм яблок, коробку конфет и банку гранатового сока.

Хозяйка тем временем налила чай и принялась рассказывать про соседку.

– Нехристь какой-то Аню порешил. Хорошая была женшина, сердешная. Она ведь раньше-то всю жисть в школе проработала, а уж потом ушла, когда школу ихнюю в коллеж переделали. Уж больно тогда горевала. «Завсегда, – грит, – школы школами звались, а сейчас все на моде свихнутые».

– А она одна жила? – спросила Люся.

– Одна, как перст одна. Муж был, да помер лет двадцать назад, а уж больше-то она замуж и не ходила. Ребеночков тоже господь не дал. Она себя успокаивала, мол, хорошо, что работа такая, есть кому душу перелить.

– А в квартире, кроме Анны Никитичны, никто прописан не был? Или, может, завещала кому?

– А кому ж завещать? Аня так говорила: не я эту квартиру покупала, не мне ей и распоряжаться. Больно уж честная была. Прямо иной раз и хочешь соврать, а она глянет, и язык не повертается.

– Может, к ней приходил кто-нибудь? – тянула Люся жиденький чай из беленькой чашки.

– Как не приходить, приходили. Постоянно дверь туда-сюда скрипела. Ученики к ей прямо хороводом шли. И маленькие – где кому помочь, и большие – кого к эхзаменам подтянуть. Ну и совсем взрослые, лысые даже. Просто так приходили, посидеть, про жисть побалакать. Аня-то после обязательно зайдет, похвалится, чаем угостит. Я ведь одна живу, сильно-то себя не побалуешь на таку-то пенсию. Она угощала.

«А где же муж-милиционер? Забылась бабушка».

– А в последнее время не помните, кто приходил? – пыталась хоть за что-то уцепиться Люся.

– У Ани незадолго до смерти-то буйное гулянье было: школьников своих встречала, ну тех, какие тепереча больше не учатся. Из головы вылетело, как ить они прозываются-то…

– Выпускники? – подсказала Люся.

– Верно, выпускники к ей приходили. Такие видные все, ладные, любо-дорого смотреть. Их-то я запомнила, а кто после был иль до этого, не припомню.

Люся вздохнула. Ну что ж, теперь ей, Людмиле Ефимовне, самое время отправляться на кладбище. А что делать? Номер школы, где трудилась Анна Никитична, соседка, конечно, не знала, да и в лицей ее переделали или колледж. Какого года выпускники собирались – тоже неизвестно, родственников нет.

– А вы не помните, может, Анна Никитична дружила с кем-нибудь? Приятельница у нее была?

– Как не быть, была.

– Кто она? Где живет?

– Да я ж! Мы с ей завсегда дружбу водили. Она мне все про себя рассказывала, ничего не таила. Ближе меня никого у нее не было. О-хо-хо, скоро уж и мне на тот свет собираться.

– Не торопитесь, туда еще никто не опоздал. Скажите лучше, как могилу вашей подруги отыскать?

Бабуська подробно описала, на каком кладбище покоится несчастная и в каком месте, на том и распрощались. Теперь Люся ехала прямо на Вышаевское кладбище. Надо было хоть что-то узнать про старую учительницу. Почему-то Люсе казалось, что, как только она подойдет к могиле, сразу увидит кого-нибудь из скорбящих учеников. Глупость непростительная. Обычная могилка, скромный памятник, невысокий холмик с еще свежими цветами. И никого. С круглой фотографии на Люсю смотрело доброе лицо той самой женщины, которую они с Василисой тащили в пледе.

– Вы уж простите нас, – неизвестно почему принялась извиняться Люся. – Некрасиво вышло, но мы сразу Потапову сообщили, это Пашкин друг, в милиции работает… Мы попросили, чтобы вас нашли, честное слово… Мы постараемся найти того мерзавца, который так… с вами.