Ищите кота (сборник)

Каждое утро сестра поила меня свежевыжатым из фруктов и овощей соком. Маша считала, что главное лечение – в правильном питании, плюс народные средства, вроде отвара из трав или продуктов пчеловодства. Мол, только из природы можно взять биологическую помощь. Программа «Малахов плюс» в конкретном исполнении.

Ерунда. Я абсолютно убеждена: не молотая фасоль с прополисом действуют, не ромашка с пчелиными какашками, а вера в их чудодейственную силу. Если человек верит, если настроил себя, он способен снести гору, даже если она – злокачественная опухоль внутри организма. Я искренне завидую тем, кто умеет иррационально, ненаучно и мощно настраиваться на победу в проигрышной ситуации. У меня не получается. Я верю только в достижения цивилизации: антибиотики, синтетические гормоны, скальпель умелого хирурга. На эту тему мы спорили с сестрой каждое утро. И шли на компромисс: я пью соки, отварчики трав, принимаю половину чайной ложки одной гадости, две столовые ложки другой. Маша критику мракобесия смиренно слушает: «Говори, говори, но ротик открой!» И радостно улыбается, когда, проглотив ее колдовские снадобья, морщась, заявляю: «Какая гадость! Только ради тебя».

Омлет мы ели молча. Вместо кофе – моего неизменного допинга – Машка налила какую-то бурду из ячменя и других российских злаков. Сестра давно пытается излечить меня от кофемании. Аргумент: кофе тоже на земле выращен – не принимается. В России ведь кофе не растет, а надо питаться продуктами, выращенными по месту жительства.

Машка хитрая: использовала свою обиду, чтобы влить в меня ячменное пойло.

– Вкусно? – спросила сестра.

– Терпимо.

Маша встала, открыла холодильник, достала две баночки, из одной мне следовало половину чайной ложки принять, из другой – две столовых.

Она немного растерялась – рук не хватило. Поставила баночки на стол, налила в две чашки горячей воды из чайника, опустила в них ложки, чайную и столовую, – подогреть, чтобы я холодное не глотала. И все ее действия, движения, манипуляции с баночками и ложками, за которыми стояла забота великой силы, вызвали у меня спазм. Кто еще обо мне так позаботится? Сын вырастет, но так не сумеет.

Я зарыдала в голос, от невозможности выразить благодарность и признательность.

Женщины редко плачут по утрам. Как правило, за день накапливают аргументы своей несчастной жизни, а к вечеру выдают. Исключения – те, кто провел бессонную, в кошмарах, ночь. Это про меня.

Маша растерялась. Секунду назад я была строптивой младшей сестричкой с комплексом вины, временно покладистой. А теперь навзрыд плакала, комплекс того не заслуживал. Маня ложки подогревала каждое утро, ничто в последовательности ее действий не нарушилось. Но я-то впервые оценила, и корежило меня отчаянно.

– Ма-а-шка, се-с-стренка, – слова недоговаривались, спотыкались, рвались, – хоть тебе скажу, маме не успела. Я вас, тебя и ее, очень люблю всегда, по-другому не умею… как умею…

Я плакала и объяснялась в любви – маме и сестре, мертвой и живой. Маша стояла напротив. Изумленная, с ложками в руках, чайной и столовой, она села на табурет и неожиданно гаркнула:

– А ну-ка закрыла рот!

И уголок моего сознания, не участвовавший в истерике, хмыкнул: «Таким тоном она порядок в классе наводит. Руки на стол и слушать задание!»

– Открыла рот! – приказала сестра, противореча предыдущему велению. – Пей лекарство!

Сквозь судорожные рыдания я выкрикнула:

– Ложки пустые!

И зашлась смехом.

Никогда не верила в литературные выдумки, будто рыдания могут перейти в смех. Мгновенные превращения – в сказках и в фантастике. Любовь мгновенно не оборачивается ненавистью, дождь переходит в снег постепенно, жадность за секунду не становится щедростью, черное становится белым через серое.

Но случилось именно так. Я хохотала. Машка, посмотрев на ложки, которые тянула к моему рту, ойкнула и подхватила смех. Раз смеется, значит – не злится.

Приняв снадобья, я спросила:

– За что ты на меня обиделась?

– Не на тебя, на себя.

– То есть? За что – на себя?

– За неспособность доказать любимому человеку – тебе – очевидные вещи.

– Ничто не очевидно…

– Не дави софизмами, – вернула мне сестра упрек. – Тогда, в бане, когда мы в первый раз увидели голых некрасивых женщин, разве тебя не поразило, что твоя мама не стала утешать нас, а разозлилась?

– У нее всегда на первом месте стояло как ты себя ведешь, а уж потом почему ты так себя ведешь.

– Почему обычно ясно, а как надо исправлять в реальном моменте действительности.

– Советы великих педагогов и психологов с точностью до наоборот. Ой! – подняла я руки, почувствовав, что Маша оседлает любимого конька. – Только не про каждому свое. Бабушка говорила: бывает добро, да не каждому ровно. А? – погордилась я воспоминаниями о бабушке, которая воспитывала Маню, а меня видела изредка. – Каждому своя педагогика и психология – это уж слишком.

– В самый раз. Чаю брусничного выпьешь?

– Хоть настой цикуты, только скажи…

Я нарочно замолчала: сообразит ли Маня?

Сообразила.

– Почему я назвала тебя грезиеткой, – улыбнулась сестра.