Ищите Солнце в глухую полночь

– Наверно, просто поверить мне.

– Поверить? Но я и так верю каждому твоему слову, каждому взгляду. Тебе просто невозможно не верить, и я верю. И тому, что ты сказал сейчас, – тоже...

Я сел рядом с ней, она нерешительно обняла меня и улыбнулась, вытирая слезы.

– А я вдруг вспомнила, что так и не рассказала тебе о той задаче... История очень простая: у меня не получались графики, и когда стали разбираться почему, оказалось, что прибор неправильно смонтирован. Ошибка в окончательном ответе достигает ста пятидесяти процентов... Ошибка – сто пятьдесят процентов! – дрогнувшим голосом повторила она и вдруг опять расплакалась. – Я боюсь, Андрей... Боюсь, что это действительно ошибка. Но ошибаюсь не я, а ты. Наверное, тебе нужна совсем не такая... Ведь я просто не очень умная девчонка. Но если можно не ехать – не уезжай. Я так боюсь потерять тебя...

23

Наступил день отъезда.

Поезд уходил рано утром. Они договорились, что Андрей заедет за ней в пять и она проводит его на вокзал.

День перед отъездом был трудным. С утра она еще храбрилась, пробовала шутить, смеялась, а к вечеру стало плохо. Видно, что-то странное творилось с ее лицом, потому что Андрей смотрел на нее внимательно и с такой нежностью, что ей хотелось плакать. О том, что будет после отъезда Андрея, она не хотела думать.

Вечером они долго бродили по улицам, мимо деревянных домов, защищенных снежными валами; в этом году было очень много снегу, и в некоторых местах проходы напоминали туннели.

Ночь была теплая, воздух чистый и чуть влажный – чувствовалось, что скоро наступит весна.

В два часа она вернулась домой и, не раздеваясь, легла. Все-таки она не выдержала. Глядела в темноту, видела перед собой лицо Андрея, а по ее щекам катились слезы. Слушала, как тикает будильник, и ждала, когда будет пять часов.

Без четверти пять она вышла во двор и там встретила Андрея.

Ехали молча – все было сказано накануне. Через три месяца он приедет опять, и все станет на место. И пока Андрей был рядом, эти месяцы казались не такими уж страшными.

На вокзале ее ожидала нечаянная радость – поезд опаздывал почти на час. Ей не хотелось сидеть в зале, и они вышли. Андрей распахнул пальто, обнял ее, она прижалась к нему, и все замерло... Поезд стоял всего пять минут. Они обнялись на площадке вагона, ей уже надо было уходить, а она не могла двинуться с места. Потом она сошла на перрон, а Андрей, держась за поручни, наклонился к ней, и она знала, что если сейчас скажет ему, чтобы он остался, он спрыгнет на перрон, и поезд уйдет, и они останутся вдвоем...

Но она ничего не сказала ему. Она знала, что не должна удерживать его.

Потом она шла пешком через весь город и пыталась вспомнить, видела ли она Андрея еще в те годы, когда он жил здесь.

Вспомнилась только одна встреча. Было много снегу – наверно, только чуть меньше, чем сейчас. Она возвращалась из школы и на перекрестке увидела машины – их борта, обтянутые черной материей, резко выделялись на фоне ослепительно белого снега и от этого казались повисшими в воздухе.

А к вечеру, в синих сумерках, она опять проходила через тот же перекресток, и как раз в это время появилась похоронная процессия. Провожающих было немного. Они шли по двое, растянувшись узкой цепочкой, все в черной одежде, с одинаковыми скорбными лицами. Шли медленно, тихо покачиваясь, словно связанные чем-то невидимым и прочным. Андрей шел сразу же за гробом, с непокрытой головой; небрежно повязанный шарф выбился из-под пальто, он поправлял его, но шарф выбивался снова, и Андрей опять поправлял его, глядя себе под ноги.

Маша отошла в сторону, пропуская процессию, и близко увидела лицо Андрея – бледное, но спокойное. Равнодушные музыканты громко играли траурный марш. Она пошла дальше и через несколько шагов оглянулась и увидела, как стали поднимать на машину гроб, а Андрей стоял в стороне, ни во что не вмешиваясь. Музыка смолкла, и люди начали рассаживаться по машинам – как-то суетливо и слишком поспешно, а Андрей все стоял в стороне и смотрел прямо перед собой, в землю. Кто-то подошел к нему и хотел взять под руку, но Андрей отстранил его.

24

В Москву я приехал рано утром. В университете было пусто и безлюдно, и мои шаги отдавались по всему зданию.

Я поднялся в лабораторию. Там еще никого не было. Включив свою установку, я стал ждать, когда она прогреется. В запасе у меня было десять свободных минут.

Итак, снова работа. В моем распоряжении три месяца, девяносто дней. За это время я должен убедиться, что иду по верному пути. И это не так уж мало. Или убедиться в обратном. А это, может быть, еще больше. Потому что придется забыть о старом пути и о том, чего это стоило, и искать новое решение. Найти его будет легче – в том, конечно, случае, если оно вообще существует... Но все равно одной дорогой станет меньше. И время у меня есть. В моем распоряжении девяносто суток.

Тихо гудела установка. Десятки желтых неоновых глаз смотрели на меня внимательно и настороженно. Я подмигнул им и стал набирать коэффициенты уравнений, вполголоса напевая.