Ищите 'Волка' !

В бюро пропусков Кропотов вдруг спросил:

- Вы узнали обо мне, побывав у моей сестры?

- Да, - кивнул я.

- Я очень виноват перед ней, Вениамин Александрович...

- Да, Алексей Меркурьевич, вы очень виноваты перед ней!

- Как она живет? Как она... вообще?

- Она слепа. Весь мир для нее - ночь. Но она видит его светлым. Благодаря участию людей. А вас она помнит... Алешенькой!

- Понимаю, - пробормотал он. - Вы считаете меня низким человеком?

Я ничего не ответил ему, лишь пожал плечами.

Кропотову выписали пропуск, и мы поднялись ко мне.

- Вы не станете возражать, если я включу магнитофон? - спросил я.

- Как вам будет угодно...

ИСПОВЕДЬ АЛЕКСЕЯ МЕРКУРЬЕВИЧА КРОПОТОВА, ЗАПИСАННАЯ НА МАГНИТОФОН ПОДПОЛКОВНИКОМ БИЗИНЫМ.

"...Да, почти тридцать лет я, Алексей Кропотов, живу под чужим именем. А началось все шестого октября сорок первого года. Часть, в которой я служил, была окружена немцами при обороне Вязьмы. До этого проклятого шестого октября я сражался, как все. И о том, что могу погибнуть, не думал. Отбивался батальон, и я отбивался; поднимались в контратаку все, и я бежал вперед, крича "Ура!". Нет, до шестого октября труса я не праздновал. Уходили мы тогда, осенью сорок первого, на восток. Сначала большими силами пытались вырваться. Не получилось. Я и сейчас иногда ночами просыпаюсь от явственного крика в ушах: "Немцы справа! Немцы слева!.." А то и гул танков слышу. И автоматные очереди. Страшная это штука - окружение... Потом разбились на группки по нескольку человек. В грязь зарывались и все ползли, ползли... Терялись, снова находились и опять терялись... Потом я остался один. Сам не знаю, как это вышло. Вот тогда-то меня и стала терзать мысль: только бы уцелеть! Кто я был в те годы? Мальчишка. И жизни, по сути дела, не видел. Но уже успел полюбить ее.

И тут я встретил на пути его... Василия Старостина. Помню, когда я, держа в руках "трехлинейку" без патронов, пробирался через какую-то чащобу, Василий появился передо мною из-за деревьев. Одет он был в гражданскую одежду, поверх костюма - телогрейка, на голове шапка-ушанка. Я вскинул винтовку и крикнул: "Руки вверх! Стрелять буду!" А он махнул рукой и ответил: "Ты бы хоть затвор для виду передернул, аника-воин!" И спокойно сел на землю... Старостин сказал мне, что наши войска полностью разбиты и, мол, нечего теперь лезть на рожон - о себе думать надо. Я решил, что он предлагает сдаться в плен, и отказался. Однако Василий переходить к фашистам не собирался. "Что ж ты будешь делать?" - спросил я его. Вместо ответа Старостин подошел ко мне, вырвал винтовку и, вытащив затвор, швырнул его в одну сторону, а винтовку - в другую. Я так устал от шатаний, от постоянного страха попасть в руки врага, от голода, что не нашел в себе сил протестовать, сопротивляться... Вот так я оказался дезертиром. К сожалению, иногда достаточно один неверный шаг сделать, потом и другие грехи прилипнут... Не успел я опомниться, как вором стал. Оказывается, Старостин до войны был вором. Я, когда узнал об этом, бежать от него попытался. А куда бежать - кругом уже немцы были! Да и не получилось, хотя я попробовал. Василий догадался, что я задумал, и избил меня. Страшно, до крови. Дьяволом он мне тогда казался, а не человеком... У него было поразительное, звериное чутье на опасность. А опасаться приходилось всех: сначала немцев и полицаев, а потом - когда линию фронта перешли - и своих. Клянусь вам, я хотел сразу же явиться в милицию или к первому же патрулю подойти, попросить отконвоировать меня в военкомат. Но Василий сказал, он точно насквозь меня видел: "Учти, как обнаружишься, сразу к стенке поставят - и пулю в лоб!" Запугал так, что я беспрекословно тащился за ним, как хвост... Прячась от своих, по ночам, добрались мы аж до самой Москвы, вернее, недалеко от нее остановились. И тут в одном поселке Старостин впервые приказал мне совершить самостоятельную кражу. Потом еще... Как стыдно было! Однажды я взбунтовался: закричал, что так больше жить не могу, воровать не буду и пойду в милицию, признаюсь, что я дезертир. Лучше любое наказание, чем такая жизнь, сказал я ему. Василий опять избил меня. Бил и приговаривал: "Это тебе за "не могу"! А это - за милицию! Душу из тебя выну, слизняк, сучий потрох!.." Он действовал на меня так же, наверное, как удав на кролика; парализовывал волю, замораживал мышцы.

Когда фашистов отогнали от Москвы, мы стали "работать" в поездах дальнего следования. Василий умел подделывать подписи и печати. И мы относительно легко проходили через разные проверки: по документам мы были вроде как в командировке от завода, дававшего бронь своим работникам. По возрасту-то нам надлежало быть в армии, на фронте. Старостин это обстоятельство, естественно, учитывал.

В поезде я по поручению Василия завязывал знакомства с теми, на кого он указывал. А ночью Василий обворовывал жертву. Делал он это ловко, забирал обычно пиджак с деньгами и документами, а если удавалось - то и чемодан.