— Отдыхайте, дети, — мягко говорит Злотинка, а в глазах ее вспыхивают и гаснут огоньки. — Отдыхайте, а нам пора заняться своими делами.
И она оборачивается к понурой троице, все так же сидящей на трибуне.
— А с нами поужинать? — оборачивается к ней Лерыч.
Злотинка только улыбается и взмахивает рукой. У костра тут же появляется длинный низкий стол и лавки вокруг. И яства, достойные королевских желудков.
— Отдыхайте, — повторяет она, и исчезает, прихватив с собой всех Покровителей.
Стемнело окончательно, и мы осоловело сидели у костра, лениво переговариваясь, когда к нам на полном скаку примчался Трендель.
— Вот, Лерыч, это тебе! — сказал он, спыгнув с коня и протянув мальчишке странный музыкальный инструмент. Широкий полый корпус, длинный гриф и семь струн.
— В твоих покоях лежала, — ответил на удивленное восклицание. — Тетка Мари сказала, мол, из воздуха появилась. И голос был. Мол, Лерыч давно такую просил.
— Гм. А еще что голос сообщил? — ухмыльнулся вдруг Прошка. Трендель развел руками
— Просил не использовать в качестве ударного инструмента.
— Хм….
Тонкие длинные пальцы бережно перебирают струны, крутят колки, что-то наигрывают. Незнакомое.
— Сыграй, Лерыч, — устало говорит Прошка, опускаясь рядом с приятелем на травку.
— Уверен? — хмыкает мальчишка. Прошка кивает. — Ну, вся вина на тебе.
Вновь перебирает струны, прижимая поочередно на ладах.
— Поговри хоть ты со мной, гитара семиструнная,
Вся душа полна тобой, а ночь такая лунная…
И обрывает резко.
— Нет, Прошка, давай лучше ты! Душа танца просит.
— Цыганочка с выходом, блин, — ворчит Прошка, перехватывая инструмент. На мгновение будто прислушивается к чему-то, и ударяет по струнам.
— Есть колечко у меня,
Шаровары красные,
Полюбил цыганку я,
Ох, огнеопасную….
— Ага, с выходом, — хмыкает Лерыч. — Из-за печки.
И без перехода:
— Ай, да ну, да ну данай, дра да ну данай…
Заложив руки за спину, взглядом зацепившись за любопытную звезду, мальчишка выделывает ногами такое, что у меня обрывается сердце и становится нечем дышать. Яростно звенит гитара, все ускоряя и ускоряя темп, и вот уже вместо мальчишки крутится бешеный вихрь.
— А ну, давай, давай наяривай,
Гитара семиструнная
Чего сидеть, да горевать
Ведь ночь такая лунная.
А ну налей-лей, не жалей,
Похмелье — штука тонкая
А ну давай, давай, давай,
Играй гитара звонкая.
Краем глаза замечаю, как Трендель откуда-то выдергивает барабан, и вот уже его рокот вплетается в звон струн и щелканье каблуков мальчишеских сапог. А следом в круг влетают Вегий, Елисиэль, Арион, но где им угнаться за вихрем по имени Лерыч!
— А ну, давай, давай, давай,
Играй гитара звонкая!
Разудалая пляска захватила всех, но я вижу только мальчишку. Его рассыпавшиеся по плечам волосы, его остановившийся, отрешенный взгляд в никуда, его тонкую гибкую фигурку. И не выдерживаю. Срываюсь следом. Ритм, звон, грохот барабанов подхватывает меня и несет куда-то по пням и кочкам, не давая ни надежды, ни пощады.
— Цыганочка ока, ока,
Цыганочка черноока,
Цыганочка черная, погадай….
Слова приходят сами — откуда бы?!
— Куда тебе за мной, Черный Эльф! Не догонишь, не поймаешь, не найдешь….
Затухающее эхо мелодичного женского голоса. Смутно знакомого и в то же время неизвестного. Кто она?! Кто она, эта женщина?!
Бом-м-м-м!
И на полянку падает оглушающая тишина, а я…
Я держу на руках Лерыча.
…не удержал.
Мальчишка дернулся, выгнулся неимоверным образом, изогнулся, и будто взлетел, кувыркнувшись в воздухе.
— Вор-рона!
Узнаю, кто кричал — голову откручу.
— А я говорил тебе — не трожь не свое, — неожиданно мирно сказал Прошка, откладывая в сторону гитару. Подул на подушечки пальцев. — Больно-то как! Давненько я не отрывался…. И знаешь, Черный…. Мне тебя даже жаль стало. Знал бы ты, скольких в моем мире ломало от такого…. Ладно, присядь, что ли. Дух переведи, а я пойду. Лерычу сейчас тоже не весело. А завтра не менее жаркий день.
И он ушел, насвистывая какую-то вовсе уж незнакомую мелодию.
Турнир, день второй.
Прошка
— Вставай, Лерыч. Вставай, лодырь! В конце концов, это была твоя идея! Лера!
— Да встаю я, встаю, изверг рода человеческого.
Сонная мордашка Лерыча выныривает из-под одеяла, тонкая рука тянется к одинокому стакану с водой.
— Ох, как мне хочется добраться до этого, который нам развлечение подсуропил, — бурчит подруга, в три глотка осушая стакан. — Прош, скажи честно: ты знал? И не делай наивные глазки.
Я молчу. И не потому что не понимаю вопроса. Понимаю. Еще как понимаю. Ответить только не могу. Нет у меня такого права.
— Ладно, друг мой Прошка. Дай только до дома добраться. Там я из тебя масло-то повыжму, никуда ты не денешься.
— Ага. Никуда не денешься, влюбишься и женишься, — одними губами говорю я, надеясь, что Лера не услышит. Не услышит и не поймет. Для меня она не девушка. Сестренка. Маленькая и упрямая сестренка.
— Обломись, кучерявый! — не оправдывает моих надежд Лера, уже натянувшая на себя любимый комбез. Изрядно потрепанный, но не побежденный.
— Ой, как же ноги горят! Давненько я так не отрывалась. Черный этот, опять же! Кой бес его в мою дурь занес?!