Я ощупываю карманы и, не найдя телефона, с досадой запрокидываю голову.
— Кажется, я его потеряла.
— Ничего, купим тебе новый.
Мы проходим в квартиру, и я пытаюсь скрыть свою нервозность за рутиной, раскладывая покупки. Но руки дрожат, и мысли путаются. Всё, что я купила, рассыпается по столу как-то хаотично.
— Вот же млин, — выдыхаю, пытаясь удержаться от слёз, — ходила за горошком, скупила полмагазина… а его-то и забыла! Даже салат у нас будет ущербный.
Горло сжимается, комок подступает всё ближе.
Это не про горошек, конечно, а про нас. Про страх потерять его.
— Забудь про салат, — спокойно говорит Никита, притягивая меня к себе. Его объятия тёплые, крепкие, и я чувствую, как напряжение в теле понемногу отступает. Он целует меня в макушку и шепчет: — Всё будет хорошо. У нас всё будет хорошо.
— Не будет хорошо, пока ты не расскажешь, что случилось, — шмыгаю носом, глядя ему в глаза.
Никита сажает меня на диван, и коты тут же занимают свои законные места на наших коленях, как будто всё это — обычный вечер. За стеной по включенному телевизору начинают транслировать бой курантов, отсчитывающих последние секунды уходящего года.
За окном раздаются хлопки фейерверка, а Никита, наконец, решается:
— Ладно, тянуть не буду. Женя — мой дядя.
Я в шоке прижимаю ко рту руки, потом сразу же их отдергиваю, вспомнив, что Никита не сможет понять мою речь:
— Подожди… Тот самый дядя, который помогал тебе, когда ты потерял слух?
— Именно он, — кивает он с печалью, а пальцы нервно гладят голову Кактуса.
— Но ты сказал, что он умер?
— Для меня он умер, когда за моей спиной увёл мою невесту.
— Что?!
— Мы готовились к свадьбе, когда я потерял слух. Естественно, пришлось всё отложить. Карина сильно переживала, не знала, как со всем справиться. Мне пришлось уйти с учёбы, проходить реабилитацию. Женя её утешал. А потом, воспользовавшись её слабостью, сделал ей ребёнка. На свадьбе он уже был женихом, а не я. Так что Макс — мой двоюродный брат.
Я молчу, переваривая всё это, а мир, казалось бы, продолжает жить своей жизнью, не обращая внимания на трагедию, которая только что раскрылась передо мной. Бабка опять стучит по батареям — то ли таким образом поздравляя всех с праздниками, то ли проклиная за шум.
— А почему ты решил, что это не она его соблазнила? — спрашиваю осторожно, чувствуя, что задеваю больное, но мне нужно понять.
— Потому что всегда так было, — тихо отвечает Никита, опуская взгляд. — У нас с ним разница всего в десять лет, и сколько себя помню, он постоянно уводил моих девушек. Я не знаю, почему так. Может, потому что дед всегда больше любил меня, и он завидовал, — его голос становится твёрже, словно сам пытается убедить себя в этом.
Обдумываю его слова, но всё равно не могу избавиться от сомнений.
— Но ведь он помог тебе, когда ты потерял слух. Это была не обычная моральная поддержка, он действительно помогал делом!
Никита вздыхает, словно этот вопрос оттягивает ещё большее напряжение в его груди.
— Именно поэтому я не понимаю, — говорит он с горечью. — Я был благодарен ему, мы были близки, как братья. А потом… этот предательский удар. После всего, что он сделал для меня, после того, как я ему доверял, он просто увёл у меня Карину. Мы с тех пор не общались. Лет пять уже прошло, наверное.
Я чувствую, как его боль накатывает волнами, становится моей.
Словно между нами протянулась невидимая нить, передающая каждую эмоцию.
Он запускает руки в волосы, жест, полный отчаяния, и его голос становится тихим, почти неразличимым, как шелест листьев на ветру:
— Поэтому мне было нестерпимо видеть его рядом с тобой. Я не мог этого вынести. Это было как соль на старую рану.
— Никит, — обнимаю его лицо ладонями, чувствуя под пальцами легкую щетину, и смотрю прямо в глаза, в эти бездонные омуты эмоций. — Я люблю только тебя. Ты мой единственный. Самый любимый. Ты мой мужчина. Ты мой краш. Мой Стриптизер. Брат Аполлона.
— Кто? Брат Аполлона? — в его глазах мелькает искорка веселья. — А почему не сам Аполлон?
— Ну, старшим братом будет твой любимый актер, — радуюсь, что смогла немного разрядить обстановку.
— А, ну тогда я согласен, — он притворно вздыхает, но я вижу, как уголки губ приподнимаются в улыбке.
— И вообще, ты мне соврал, что тебе постоянно отказывали девушки. У тебя там, между прочим, целая банда фанаток! — я шутливо тыкаю его в грудь.
— Поверь, это они все такие фанатки, пока не начинают со мной встречаться, — он качает головой. — Для них это что-то экзотичное. Через неделю их уже бесит, что я не могу прослушать их голосовую, не могу просто поговорить с ними по телефону, не слышу, когда зовут из другой комнаты, не могу оценить их новый модный бит. С тобой все иначе. Мы идеальная пара.
— Хм… знаешь, мне надо тебе кое-что сказать, пока ты там опять себе чего не понапридумывал, — я набираю воздуха, чувствуя, как сердце начинает биться чаще.
Рассказываю ему о явных признаках начавшегося Альцгеймера, наблюдая, как меняется выражение его лица.