Под крики и рев толпы Гервез сделал робкий шаг, затем еще один и, наконец, зашагал в направлении выхода с кафедрального двора — к дороге, ведущей к Западным воротам и уходящей далее на Плимут.
Сержант с охранниками пробили для него путь через враждебно настроенную толпу, после чего рядом с отрекшимся остался один только стражник, который должен был провести его до ворот и удостовериться, что, по крайней мере, территорию города он покинул живым.
Коронер, а рядом с ним Гвин и архидиакон, провожали взглядами удаляющуюся фигуру.
Ну вот, путь начался! Хотя, — произнес Джон, — в какой-то степени несправедливо, что человек, на совести которого две или три жизни, уходит от виселицы, а ребенка, укравшего кувшин, наказывают смертной казнью. — В голосе Джона звучали одновременно горечь и философское спокойствие.
Кстати, как дела у солдата, которому прошлось пройти испытание? — поинтересовался Джон деАлекон. — Выходит, его обвинили несправедливо.
Разумеется, регент занял противоположную позицию:
— Это только доказывает справедливость ритуала. Он выжил после ожога, значит, он ни в чем не виновен.
— Выжил, но чего это ему стоило, — заметил Джон. — Его спасло только крепкое здоровье. Будем надеяться, что стараниями сестер милосердия он снова обретет былую силу.
Ответа у Томаса де Ботереллиса не нашлось, и он промолчал, а архиепископ высказал надежду, что Алан Фитцхай найдет в своей душе достаточно великодушия, чтобы простить шерифа за его действия.
Толпа постепенно рассасывалась, хотя несколько мальчишек и умалишенных последовали за де Бонвиллем до городских ворот; но в целом ненависть горожан, похоже, угасла с той же быстротой, что и появилась.
И все-таки Джон чувствовал себя беспокойно, будучи не в силах равнодушно наблюдать за исчезающим силуэтом отрекшегося и раскаявшегося преступника.
— Знаешь, у меня из головы не идет Палатайн. Не зря они сопровождают тех, кого изгоняют из города, не зря, честное слово, — проговорил он, обращаясь к Гвину.
Корнуоллец и бровью не повел:
— Собаке собачья смерть, вот что я скажу. Если найдется добрый человек, который разрубит его на куски топором или мечом, я только удачи ему пожелаю.
Жестоким рассуждениям воина помешало появление Матильды, которая, прервав разговор с собеседницей из числа зрителей, приблизилась к Джону. Гвин, не питавший теплых чувств к жене коронера, что, вобщем-то, было взаимно, мгновенно исчез. Коронер отметил, что и дипломатичная Неста тоже незаметно растворилась в толпе.
— Для разнообразия ты, дорогой, кажется, в этот раз все сделал правильно, — заявила Матильда. Несмотря на довольно язвительные слова, тон ее был сравнительно доброжелательным, и Джон почувствовал, что на сей раз жена им явно довольна.
— Знаешь, мне жаль, что этот молодой человек отделался так легко, но законы прибежища и отречения являются нашей традицией с давних пор, — сказал он.
Матильда, впрочем, не считала, что Гервез де Бонвилль легко отделался.
— Он ведь потерял все, правда? Честь, положение, имущество и наследство, так ведь?
Муж подумал, что для Матильды перечисленные потери были гораздо страшнее смерти.
— У отрекшихся есть странная привычка— возвращаться, — мрачно предсказал он. — Даже если — упаси, Господи, — король Ричард умрет, в законе не сказано ничего по поводу продолжения ссылки после окончания его царствования. И вообще, многие из отрекшихся тихонько возвращаются в страну после того, как шумиха стихает.
— Уж это тебя не должно волновать, Джон. Ты с честью выполнил свой долг, и большего от тебя не требуется.
Они медленно шли по направлению к Сент-Мартин-лейн, но Джон никак не мог избавиться от гнетущего чувства тревоги и ответственности за несчастного преступника, тяжело бредущего сейчас по дороге на Плимут, чтобы найти там капитана корабля, который согласится доставить его во Францию.
Единственное, за что Джон мог похвалить себя, — это за то, что его ненависть к негодяю не повлияла на выбор порта. Тем не менее, ярость толпы, несмотря на ее недолговечность, заставляла его сомневаться в том, что де Бонвилль достигнет Плимута в добром здравии.
Погруженный в свои мысли, коронер не заметил, как они добрались до дома.
— Ты перекусишь сейчас или чуть позже? — осведомилась Матильда. — Мэри может что-нибудь приготовить, если ты голоден.
Проявляемая Матильдой забота о его благополучии была чем-то новым, и Джон сам удивился тому, как она его обрадовала. Не потому, что обнаружил в себе внезапно пробудившиеся чувства к жене; скорее, он невыносимо устал от непрекращающихся перепалок и ссор. И все же сейчас его больше занимали другие мысли. Он принял неожиданное решение:
— Нет, но я зайду переодеться — сменю плащ и надену другие сапоги.
Он сменил одежду на более подходящую для верховой езды и повесил на плечо перевязь для меча. Матильда поинтересовалась, куда он собирается.
— Прокачусь, посмотрю на нашего изгнанника — хочу убедиться, что он, по крайней мере, из города вышел живым.