Ишма. Всадница Смерти. Хроники Эпохи Взлета [СИ]

Ишма пришла в себя от холода. Тело колотило в лихорадке и болело, как будто ее били. Ах да! Ее же били. Сырость, затхлость. Невозможность вдохнуть воздуха столько, сколько хочется. И больно. Очень больно дышать.

Состав камеры не поменялся. Кшетти, Роман, Назар. Профессор.

Кшетти и Веселов спят. Полонски, похоже, тоже. Временами начинает что-то быстро говорить, как будто боится не успеть, потом замолкает. Крепкий. Ишма думала, он, в его возрасте раньше не выдержит. А он держится.

Назар не спит. Лежит, смотрит на нее. Щека разорвана, под глазом кровоподтек. Стиснуты зубы. Наверно очень болит сломанная рука. Но не издает ни звука. Просто смотрит. На секунду-другую Ишме показалось, что не было этого всего. Не было. Потому что взгляд Назара не изменился. Даже смешно. Ну ладно в Училище, я еще понимаю – на учениях, испытаниях, да даже на войне (солдаты, офицеры – разного пола, конечно… любили друг друга со страшной силой, когда выдавалась возможность. Каждый раз – как в последний раз. Потому что каждый раз и был, по сути, последним… На тот момент) – это бы Ишма еще поняла. Но сейчас – сейчас-то что ему надо? Более безысходной ситуации представить себе сложно.

Тихий стон. Кшетти проснулась. С каких пор Ишма перестала называть ее про себя "ощипанной курицей"? Может, с таких, когда честно призналась себе, что одновременно с гневом начинает почти восхищаться этой странной, будто из другого мира, внешне такой беспомощной девицей. Которая променяла этот самый благополучный мир на несколько дней рядом с любимым. Хотя… Если бы она знала, что беременна, наверно, не решилась бы на это. Инстинкт не позволил бы. Наверно, это беременность делает женщину такой чудной… Впрочем Ишма сильно подозревала, что Кшетти и в здравом уме была с придурью.

И все-таки Ишма точно знала, она бы так не смогла. Хотя Кшетти все равно раздражала ее, бесила – по-черному. Но, как-то физически что ли. Без эмоционального отклика. На эмоции сил не осталось.

– Рома…

– Он спит, – Ишма с трудом узнала собственный голос. Хриплый. Слабый. Дорого им обошлось вчерашнее свидание.

Кшетти всхлипнула.

– Что еще? – устало спросила Ишма.

– Мне приснился ужасный сон…

– Не хочу тебя разочаровывать, но боюсь, это не сон, – не удержалась, чтобы не съязвить, Ишма.

– Нет, другой… Мне снилось, нет, это невозможно! Мне снилось, что Рома умер!

– Слушай, ты бы помолчала со своими снами, ладно?

– Нет, я не могу молчать. Это было так ужасно… Я даже сочинила стихи…

– Во сне?

– Ага…

– Надеюсь, ты не собираешься их читать?

– Почему же нет…

Назар со слабой улыбкой наблюдал за перепалкой девушек. Надо же. Они все умудряются ссориться. Но сейчас было в этом что-то такое… милое, что ли? Как будто они все еще на "Гордости Фикса"…

А Кшетти тем временем, подняв глаза, тоненьким срывающимся голоском, начала читать, не обращая внимания на то, что Ишма нечеловеческим усилием приложила пальцы к вискам и закатила глаза, всем своим видом выражая презрение:

– Ты смотришь на меня сейчас, Роман… Вдыхаю я твоих зеленых глаз туман…

К тебе ладони протяну и закричу: Я навсегда с тобою быть хочу!

На теле рук твоих печать и губ, я слышу твоего ЖИВОГО сердца стук…

Мне не подвластно все вернуть… Не можешь жить…

Как не сойти с ума? Я не могу тебя забыть…

Мой ангел, мой родник живой… Ты – путь мой освещал…

Прощаясь навсегда – быть может, ты с собою звал?

Мне до сих пор твой голос слышится в ночи…

И, голос этот… Точно, он зовет… Зовет меня… Кричит!

Что это все же – голос твой родной иль музыка дождя?

Что это – зелень трав – или твои глаза глядят?

Твои ли поцелую, или солнышка лучи?

Прошу, поближе подойди. Не уходи!

Не уходи! Дотронься до лица, возьми ладонь в свою!

Не отпускай меня, держи! Тебя молю!!

Нет, это…

Кшетти запнулась, закашлялась, замотала головой, как будто отгоняя непрошеное видение. И замолчала.

– А дальше? – спросил Назар.

– А дальше не помню,- вздохнула Кшетти, – Вообще непонятно, как это-то запомнила.

– Ничего, что у Ромы голубые глаза? – сочла своим долгом заметить Ишма.

– Ты не понимаешь! Там, во сне – они были зелеными, как листва на таких странных деревьях, никогда не видела такие в жизни… Мы бегали друг за другом, а они такие белые, в черных черточках…

– Березы, – подсказал Назар.

– С Земли, – добавила Ишма.

– Точно, березы, я вспомнила, я в справочнике видела! Так вот, мы бегали, бегали, потом устали и упали рядом в высокую траву. И лежали. Лежали… А потом я поворачиваю голову, а его нет. Совсем. В мире нет, я чувствую, я же все-все чувствую… А на его месте почему-то веревка. Воздух не такой, все не такое, краски померкли. А я так лежу, тяжесть в груди, не могу встать… И самое страшное: я понимаю, что НЕ МОГУ умереть. Мне не дадут. А его уже нету здесь. Вообще нету. А мне нельзя…

Рассказ Кшетти становился все более сбивчивым, непонятно было, говорит она о настоящем, или о том, что видела в своем странном сне, но согласно какому-то нелепому случаю, Ишма все лучше ее понимала.