Иск Истории

Сидя лицом по ходу движения, пребываешь в иллюзии, что осознанно соучаствуешь в этом скоростном прошивании пространства с дальними почти недвижными горами и кристально голубым холодным небом, средней полосой, накапливающей все новые для тебя виды, образы, впечатления, и полосой вплотную, со свистом проносящей деревья, кусты, дома. Их привязанность к земле кажется чудом, ибо обрывки самых новых впечатлений, пытающихся закрепиться на этой полосе, мгновенно сносит в среднюю полосу: точеное очертание церквушки, заповедный уголок, полуразвалившийся замок, горстка домов, причудливо брошенных к подножью скалы, блеснувшее синим лезвием воды озерцо. Природа, проносящаяся на скорости, не любит выдавать впадающему в дремоту взгляду затаенную свою красоту. В современном и все же утлом вагоне, на высокой скорости внезапно ощущение, что глубокое бытие истекает наружу и радость погружения в его глубины смешивается с тревогой, такой привычной с приближением заката в чужих краях. В бытии этом одним потоком течет «здесь» и «там».

В человеческой душе мир пишется целиком.

Печалит или успокаивает мелькающий в окнах предзакатный солнечный свет, приклонивший голову на лесных полянах?

В первые часы отъезда от Осло ландшафт напоминает Сибирь странным ощущением, что поезд буксует на месте, а мимо проплывает сибирская, серая, окаменевшая скука, из которой поезд пытается вырваться, свистя с петушиной лихостью, но скука там, обложная и бесконечная, подобна тискам. Здесь же постепенно начинаешь различать искорку скандинавской мечтательности, ее сладкой, можно сказать, гамсунски-бергманской тяги к смерти. Кажется, по любой тропинке, бегущей вниз по скале из лесной чащи, спускается печальный лейтенант Глан.Ближе к Бергену поезд то и дело ныряет в туннели, которые на широком изгибе дороги издалека возникают множеством внешних опор, напоминающих опоры в штольнях. Еще миг, и поезд проглатывается разинутой пастью очередного Левиафана. Их тут целое лежбище: громоздятся, порой налезая на спины друг другу. Истинно чувствуешь себя, как пророк Иона в чреве кита. Напрасная трата воображения: извелись в мире пророки.

Парочка наискось от меня, то погружаясь во тьму, то высвечиваясь солнцем, стеснительно живет в любовном своем мире, который кажется блестящим и призрачным, как мыльный пузырь, готовый тут же лопнуть, стоит любому болвану открыть рот и дунуть в блаженной глупости пускающего пузыри.

С этим видением, устойчивым в чередовании тьмы и света, как при сотворении мира, соскальзываю в сон, подстерегающий чувством беззащитности и осязаемым ощущением веревки, которая держит за щиколотку, разматываясь на тысячи километров от родного дома, и ты забвенно паришь, подобно бумажному змею. Но вот он оборачивается библейским, вернее, поездом, подобным библейскому змею, совращающим Адама и Еву, переваривающим земную суету в своем долгом, извивающемся коридорами металлическом чреве с каучуковыми гармошками, соединяющими вагоны, и вправду напоминающими змеиную шкуру. Трясут за плечо. Голос Бени, владельца антикварной лавки в Яффо, с которым вместе проходим резервные сборы на границе с Иорданией: – Слушай!

Открываю глаза: надо мной полог армейской палатки. Радиостанция «Голос Израиля»: 8 июня 1981 года. Заявление израильского правительства об уничтожении иракского ядерного реактора «Озирак» у Багдада.

История на миг задержала дыхание.

Свет послеполуденного солнца галлюцинирующе неверен.

Тревога, восхищение, причастность, и высоко в небе – меньше комариного носа – самолетик. Мираж или фантом?

Толчок. Приехали. Берген.

8. Столица фиордов Норвегии