Иск Истории

Учился Паточка в Париже, Берлине и Фрейбурге. Там он встретился с Гуссерлем и Хайдеггером. Постоянная полемика с ними объединила его с Деррида, который настолько «сросся» с мыслями Паточки, что порой цитирует его без кавычек. В любом случае только ради встречи с Паточкой Деррида решил добраться до Праги, где чуть не был засажен в тюрьму.

В 1936 году Паточка защищает докторскую диссертацию «Естественный мир как философская проблема», под естественным миром подразумевая мир до его вступления в Историю.

После мюнхенского соглашения Паточка вынужден прервать преподавательскую деятельность. В «эпоху» Сталина ему и вовсе запрещают преподавать. Занимающийся глобальными философскими проблемами «конца Истории», достаточно замкнутый, Паточка становится активным в движении «Пражская весна», вместе с Вацлавом Гавелом выступает инициатором Группы, борющейся за гражданские права в Чехии. Идеи Паточки легли в основу «Хартии 77».

Патетическая патока смертельной официальщины уже изжившей себя в Истории советской империи в ее впавших уже в маразм вождях, пославших войска в Чехию, доводила сдержанного Паточку до бешенства.

Яну Паточке придется изведать всю «прелесть» издевательств чешских «критиков в штатском», достойных учеников советского КГБ. Он и умрет 13 марта 1977 после ряда беспрерывно продолжающихся, жестоко изматывающих допросов.

Три главные работы Паточки – «Вечность и историчность», «Отрицательный платонизм», «Еретические эссе к философии истории».

В «Еретических эссе» Паточка задолго до Френсиса Фукуямы предугадал «конец истории». Книга писалась в 1973-75 годах и вышла в свет в Праге. Наиболее значительным является эссе «Обречена ли техническая цивилизация на упадок?»

Сказанное им кажется само собой понятным, но звучит как сотрясение основы всеобщего отчуждения, угрожающе насаждаемого тоталитаризмом да и любой системой:

«...Человек должен сам делать и нести свою жизнь».

Только так он может сопротивляться упадку.

Отчуждение же является отступлением, бегством в неподлинность, вырождающуюся и выражающуюся в «подавленности», захваченности патетикой и экстраординарностью, являющимися, по сути, симуляцией жизни. Только благодаря религии человек может одолеть «безответственность повседневности», только религией он может очеловечить и патетику. Человек, по Паточке, пребывает в поле напряжения между полюсами сакрального и профанного. Длительное сопротивление человека попаданию на один из этих полюсов для Паточки означает «начало Истории».

Главный тезис «Еретических эссе» Паточка формулирует так:

«Западный дух и мировая история связаны друг с другом с начала своего возникновения: это дух свободного дара смысла, это потрясение жизни как простого восприятия и тем самым передача духа новых возможностей жизни: духа философии».

Человек должен уметь брать ответственность за собственную душу. А открытые им и растущие вместе история и философия должны брать на себя заботу об его индивидуальной душе, выступающей неким «я».

Христианин Паточка считает, что ответственность за жизнь принимается, как дар из рук Другого, недостижимого для человека. Принимая дар от этого запредельного основания, человек испытывает священный трепет, угадывая связь с абсолютным величием. Однако современная цивилизация, по Паточке, «просит суррогатов там, где было бы необходимо оригинальное. Она отчуждает человека от себя самого, делая его непригодным для бытия в мире, обманывая его альтернативой повседневности, которая не нуждается в усилии, но лишь в скуке, миром дешевых суррогатов и брутального оргиазма».

И это все говорится в атмосфере безвременья, выпавшего из Истории, поскольку она несома только личностями, не зараженными, по выражению Деррида, «высокомерием чистой совести», которую считали своим исключительным наследием выкормыши Дзержинского. Совершая все явно немыслимые преступления, они ухитряются не нести за них никакой ответственности.

Более того, через считанные годы, когда тоталитаризм рухнет, безмыслие и бессмысленность, обнажившись, будут витать над круглым столом, за которым будут сидеть жертвы и палачи, и никто из них не сможет объяснить, что вообще произошло, каким образом, эдак по-воровски, были уничтожены миллионы ни в чем неповинных людей.

Чтобы сохранить хоть какую-то сообразность, чтобы достаточно благопристойно подготовиться к иску, который – она это знает – позже или раньше ей будет предъявлен, История должна перестать быть объектом вынесения решений, должна оставаться открытой, нерешенной.

Но так как История ухитряется представлять себя сплошь благими намерениями – дорога в ад ей обеспечена.