Искалеченный мир

Книжник следил за всем этим краем глаза, безуспешно пытаясь освободиться. На него никто не обращал внимания: для стоящих напротив Лихо людей весь этот процесс был насквозь привычным, приевшимся…

— А скажу я тебе, что есть у «Убей бессонницу» одно недавно раскрытое свойство. Если рядом с ним разбрызгать обычный солевой раствор, в самых смешных дозах, получится вот такой туманчик, в который вы и влетели. — Фюрер продолжал свой монолог. — Вот Самсон случайно открыл. На радость нам всем. И соответственно — на огорчение всем остальным.

Он покровительственно похлопал пузана по плечу, и тот подбоченился, придав себе горделивый вид.

Всё бы это выглядело довольно комично, если, конечно, кошмары могут быть комичными. А это был самый настоящий кошмар, разве что пока без всех сопутствующих атрибутов, вроде обещанной расчленёнки.

— Что, сучка, далеко не уехала? — Самсон харкнул ей под ноги. — Я тебе лично глотку перехвачу, когда время придёт. Тварь белобрысая.

Он замолчал, повинуясь жесту крепыша, который, вне всякого сомнения, имел авторитет в этой кодле.

— А как вспомню… — Фюрер ностальгически закатил глаза к потолку. — Раньше чего только не было в поисках пропитания. Стрельба, засады, прочие несуразности… А сейчас пара человек в кустиках с нехитрым инвентарём — и полный ажур. Никаких тебе накладок и непредвиденных обстоятельств, вроде ручного гранатомёта у ветхих с виду проезжающих. А уж какое пошлое название придумали-то! — Веко крепыша задёргалось вдвое чаще. — «Зайти — не выйти». Это у кого же, хотелось бы знать, такая убогая фантазия? У нас все заходят и выходят тоже. Выход, правда, на редкость однообразный, но это тут уж без права выбора. Как мать-природа распорядилась, так тому и быть.

Четвёрка снова зашлась в приступе хохота, на этот раз — довольно продолжительном.

— Да не дёргайся ты! — Отсмеявшись, Фюрер подошёл к Лихо вплотную. — Басмач у нас мастер узлы вязать, у него ещё никто не выскальзывал. А вот расслабиться — советую. Удовольствие получать всё же придётся… Мы ребята незамысловатые, хотя и людоеды. Человечинку уважаем. Хотя мы много чего кушаем, но вот предпочтение отдаётся тому мясцу, которое умеет складывать два и два и обычно норовит доказать, что от него у нас непременно случится несварение желудка. Чего как-то не случалось: вот такое расхождение теории и практики… Но и с женщинами во всех смыслах общаться не брезгуем, мужское начало требует.

Он начал расстёгивать на блондинке штаны, насвистывая какую-то мелодию и с ублюдочной насмешечкой глядя ей прямо в лицо.

— Басмач — полезный член общества, — сообщил он, стягивая с Лихо штаны и развязывая одну верёвку. — Привязывает каждую ногу по отдельности. Удобно. Одну отвязал — и пользуйся без проблем. Вот сейчас ты и поймёшь все плюсы этого метода. Ах, как я тебя трахать буду, ты даже не представляешь… Сука, мразь!

Он яростно ударил Лихо по щеке, наотмашь. Добродушный балагур куда-то пропал, и вместо него появилась опасная тварь, наслаждающаяся своей властью над беспомощной жертвой.

Ударил ещё раз и ещё. Голова блондинки моталась из стороны в сторону. Кровь из разбитого носа закапала на грязный пол, покрытый, как только сейчас заметил очкарик, тёмными разводами, похожими на высохшую кровь.

Сзади кто-то яростно замычал, скорее всего Шатун, но желанного звука ломающегося креста очкарик так и не услышал. Громила был очень силён, но он не был суперменом, способным сделать что-то выходящее за рамки его возможностей. Оставалось только покориться судьбе и ждать, что же будет дальше. Хотя почти стопроцентный расклад уже был обрисован, и надеяться на чудо…

Сзади, со стороны входа в помещение, раздался высокий крик, наполненный непередаваемым ужасом, как будто с кого-то заживо сдирали кожу. Фюрер замер в нелепой позе с наполовину снятыми собственными штанами. Остальные быстро переглянулись, на физиономиях было отображено самое натуральное недоумение, пока ещё не успевшее смениться страхом. Вертел с Басмачом бросились к выходу; долговязый на ходу начал вытаскивать торчащий сзади за поясом «Глок».

В ноздри Книжника резко ударил какой-то незнакомый запах, пряный, устойчивый. Первый крик поперхнулся, сопровождаясь каким-то непонятным влажным треском. Запах усиливался, становясь почти невыносимым…

Очкарик замер, боясь пошевелиться. Сзади заорали в два голоса, и Книжник с самыми смешанными чувствами узнал в них голоса Вертела и Басмача. Фюрер, выставив вперёд ладони и уронив штаны вниз, попятился. Упал, запутавшись в одежде, и пополз к дальней стене, отчаянно подвывая. Опасная тварь исчезла, и теперь на его лице красовалось выражение, какое бывает у человека, узревшего нечто выходящее за пределы его понимания. И с небрежно наляпанной на этом самом явлении бирочкой «Скорая смерть». Страшная смерть.