Самсон тоже заорал и бросился бежать куда-то в сторону сломя голову, заполошно размахивая руками. За спиной Книжника послышался выворачивающий желудок наизнанку звук. Никогда не слышанный ранее. Крики Вертела с Басмачом смолкли, сменившись тем же характерным треском, зато заверещал пузан, пропавший из поля зрения очкарика.
Фюрер пока был целёхонек, он старался ползти как можно быстрее, чтобы разорвать расстояние с чем-то пока ещё невидимым Книжнику, но жутко напугавшим людоеда. Упёрся в стенку и с расширившимися от ужаса глазами пополз вдоль неё, в самый дальний угол.
Книжник дышал через раз, страстно желая оказаться подальше отсюда или хотя бы слиться воедино с крестом, к которому был привязан.
Через несколько секунд крепыш, забившийся в угол, взвыл нечеловеческим голосом. Очкарик, неотрывно наблюдающий за всем происходящим, уловил еле заметное колебание воздуха, принявшего какие-то невнятные очертания, приближающееся к Фюреру. Безусловно, у воздуха не может быть очертаний, а для
Фюрер тоненько, затравленно взвизгнул. Даже с разделявшего их расстояния Книжнику было хорошо видно, что взгляд у крепыша был
Через несколько мгновений раззявленный в визге рот Фюрера покрылся сеточкой кровоточащих трещин, убегающих от губ к носу, щекам, подбородку. Ещё через очень недолгий промежуток времени, за который сердце успевает стукнуть ровно один раз, вся кожа на лице крепыша лопнула с тем самым треском, обнажив голое мясо.
Одежда на теле людоеда исчезала, словно её щедро окатили кислотой, растворялась прямо на глазах. Грудь, живот, пах, ноги — всё покрывалось паутиной красных трещин. На полу мелко трепыхалось нечто, уже нисколько не походившее на человека, — окровавленный кусман плоти, биомасса…
А потом разнёсся тот самый тошнотворный звук. Людоеда
Над тем, что ещё с полминуты назад было людоедом по кличке Фюрер, вдруг медленно начал вспухать, наливаясь ярко-алым свечением, приплюснутый пузырь диаметром метров в пять-шесть, проявляясь из воздуха, из ниоткуда. Книжник испугался, что край пузыря достанет до них и случится что-то непоправимое. Но явление стало подрагивать, а его основание — как бы «скатываться» кверху, пропадать из виду…
Запах всё так же стоял в помещении, но дышалось уже чуть легче. Книжник по-прежнему старался выглядеть естественным продолжением креста, боясь, что это была только разминка. И сейчас неведомая сила, раскатывающая людей даже не в лепёшку, вернётся.
Но время шло, и ничего не происходило. Очкарик робко посмотрел в сторону Лихо, пребывавшей в беспамятстве от побоев Фюрера. Голова блондинки безвольно лежала на груди, которая, к безмерной радости Книжника, равномерно двигалась в такт дыханию.
Книжник вздохнул и начал делать первые попытки к освобождению. После нескольких минут усердного пыхтения носом и яростного напряжения ручных и ножных мускулов он сдался. Не Гарри Гудини, в самом-то деле… Надежда оставалась только на Шатуна, который, может быть, сумеет что-то предпринять. Но фразочка, оброненная Самсоном по поводу количества веревок, потраченных на укрощение громилы, сводила все надежды к цифири, имеющей приятную овальную форму.
Сбоку донеслось негромкое мычание: Лихо несильно мотала головой, приходя в себя. Голая нога, штанина с которой была снята прямо через ботинок, напряглась, словно ища опору.
Очкарик с упоением замычал, привлекая к себе внимание. Блондинка повернула голову в его сторону, явив обзору запачканное кровью лицо. Упоительное мычание Книжника сменилось сожалеющим.
Лихо обвела взглядом помещение. Продолговатый мазок того самого цвета, который не оставлял сомнений по поводу того, из чего этот мазок, собственно, и был сотворён, задержал её взгляд совсем ненадолго. Она снова повернулась к Книжнику, и тот пару раз дёрнулся, показывая, что ему никак не совладать с путами.
«Бац!» — Лихо звучно приложила каблуком ботинка, надетого на свободную ногу, по основанию креста, и из носка выскочил узкий стальной язык длиною сантиметров в пять. Опустив голову, блондинка принялась аккуратно кромсать верёвки, которыми была привязана вторая нога.