Искания

Семен себя
  торопит,
но вдруг –
  сверкнувший луч,
и поперек дороги
  журчит Кастальский ключ.

Воды все больше
  прибыль,
волны – костяки,
плывут, плывут –
  не рыбы,
плывут, плывут стихи:

«Постой, останься, Сеня,
  будет злой конец.
Проглотишь, без сомненья,
  трагический свинец.

Отец твой кровью брызнет,
  и должен он сгореть.
А, кроме права жизни,
  есть право умереть.

Он не придет к низине,
  поверь мне, так же вот,
как летний лебедь к зимним
  озерам не придет».

– Никогда, никогда
я не думал, не гадал,
   чтоб могла, как В. Качалов,
     декламировать вода! –
      А вода как закачала,
        как пошла певать с начала:

«Эх, калина, эх, рябина,
комсомольская судьбина.
Комсомольцы на лугу,
я Марусеньку люблю.
Дай, любимая, мне губки,
поцелую заново,
у тебя ведь вместо юбки
пятый том Плеханова».

Ах, восторг,
   ах, восторг!
(Пролетела
   тыща строк.)
Ну, а Сеня
   не к потехе,
надо ж быть
   ему в аптеке.
Город блещет
   впереди,
надо ж речку
   перейти.
Но мертвых стихов
   плывут костяки,
плывут, проплывают
   трупы-стихи.

«Отлетай, пропащее детство,
Алкоголь осыпает года,
Пусть умрет, как собака, отец твой,
Не умру я, мой друг, никогда!»

Стихи не стихают…
   – Тут мне погибель,
Как мне пройти
    сквозь стиховную кипень?

Аптека вблизи
   и город вблизи,
а мне помереть
   в стихотворной грязи!

В то время я жил
   на Рождественке, 2.
И слабо услышал
   как плачется Сеня,
вскочил на трамвай,
   не свалился едва,
под грохот колес,
   на булыжник весенний.

И где ужас
   Семена в оковы сковал,
через черные,
   мертвые водоросли
перекинул строку Маяковского:
«год от года расти нашей бодрости».

И канатным
     плясуном
по строке
    прошел Семен.

10

Глава эта посвящается ядам и людям, ядами управляющим.