Искатель, 1961 №6

Я увидел, что мужчина немолод. За пятьдесят ему перевалило давно. Глаза из-под лохматых бровей смотрели сурово и подозрительно. Шел он неторопливо, и мы встретились гораздо ближе к его лагерю, чем к моему. «Непрост мужичонко-то», — подумал я.

Сошлись.

Не подавая руки, бородач сел на обломок льда.

Сел и я.

— Пошто идете за нами? — угрюмо спросил он.

— Вы-то как очутились здесь?

— Дорога заказана?

— Нет.

— Вот мы и идем.

— Да идите, пожалуйста. Мы помочь думали.

Я достал кисет, стал набивать трубку.

Старик опустил глаза и старался не смотреть на табак. Я раскурил трубку.

Старик крутнул головой.

— Хорош табак.

— Хорош.

— Духовитый…

— Душистый и крепкий.

Помолчали.

— Одолжите, может…

Я протянул ему кисет.

Бородач достал из-за пазухи трубку величиной с добрый кулак, покосился на меня.

Я махнул рукой.

Он плотно набил трубку, подобрал табачинки, случайно упавшие на снег. Потом достал спички и, прикуривая, второпях сломал две. Крякнул с досадой. Затянулся глубоко, даже глаза закрыл от удовольствия. Выдохнул дым не сразу. Вытер слезы, набежавшие на глаза.

— Дядя Митяй, — послышалось из-за торосов.

— Две недели без табаку, — словно извиняясь за несдержанность своего спутника, сказал бородач.

— Куда идете-то?

— На Диксон.

— До него семьсот километров!

— Дойдем.

— А прошли сколько?

— Верст пятьсот. С гаком.

— Одни?

— Одни. — Крикнул: — Гришка, подь сюда!

Из-за торосов вышел второй бородач, со стороны моего лагеря поднялся приземистый Титлов и направился к нам. Дядя Митяй посмотрел в его сторону, усмехнулся:

— Много вас?

— Пятеро.

— Пусть идут. Не лиходеи мы. Столяры.

Около нас собрались все. Григорий закурил.

— С Таймыра с Гришкой и топаем, — разговорился подобревший от табака дядя Митяй. — Нешто можно так с рабочим человеком обращаться? Столяры мы, столярами и подрядились. А нас, поди ж, плотниками поставили. Плотник — он плотник и есть, а столяр — он столяр. Свое ремесло у каждого. Нешто мы плотниками подряжались?

— Ясно, столярами! — горячо вступился Григорий. — Плотниками мы бы ни в жизнь не пошли.

— Вот то-то и оно-то. Не пошли.

И дядя Митяй долго и старательно объяснял нам, что они с Гришкой столяры, а не плотники и рядились столярами, а их глупый и непонимающий начальник заставлял работать плотниками. Они, конечно, могли и плотничать, но какой уважающий себя столяр согласится быть плотником, ноль и подрядился-то он столяром, а совсем не плотником, хоть и может плотничать.

Мы слушали, не перебивая, и разглядывали путешественников. Одеты они были ладно, добротно, даже, я сказал бы, со щепетильной опрятностью: полушубок с кушаком, за который заткнут топор, треухи, ватные брюки, валенки.

Меня, как навигатора, интересовало многое.

— Как же вы ориентируетесь? — спросил я. — Как правильное направление держите?

— Компас у нас, — и дядя Митяй достал обыкновенный туристский компас, который в этих широтах показывает не то направление, не то цену на дрова в бухте Тикси. — Да вот часы. Проверить бы не мешало.

Сверили часы. Дядя Митяй подвел свои на пять минут.

— Ничего. Дойдем. Почитай, уж половину пути прошли.

— И не страшно? — поинтересовался Патарушин.

— Не… — протянул Григорий.

— А медведь?

— А топоры?

— Почему же вы берегом не пошли? — спросил Титлов.

— Дальше, — ответил дядя Митяй.

— Да ведь пустяк. Всего на триста километров. Так по земле, не по океану.

— По берегу медведей больше.

Мы с восхищением смотрели на двух простых русских людей, решившихся на такое путешествие. По своему маршруту, по элементарности оснащения и по смелости замысла оно, пожалуй, не имело себе равных.

Попытка Нансена и Иогансена пройти от дрейфующего «Фрама» к полюсу и вынужденное отступление к острову Белая Земля считается классическим эталоном пешего полярного путешествия. О том, какие трудности и лишения пережили путешественники, нет смысла пересказывать. Этот поход блестяще описан в книге Фритьофа Нансена «Фрам» в полярном море».

Двое, что сидели перед нами, уже прошли триста километров и были уверены, что пройдут еще семьсот. Триста — это по прямой. А обход разводий? А дрейф льда, постоянно относивший их обратно? А свирепые пурги и лютые морозы?

Но ни у кого из нас не мелькнула мысль назвать их героями. Почему?

Об этом мы подумали после того, как уговорили дядю Митяя и Гришу сесть к нам на самолет, — а уговаривали мы их долго, заверили, что и платить им не придется, и вдобавок пообещали взять на себя хлопоты объяснить начальству их самовольную отлучку.

И всегда, когда мне к слову приходилось рассказывать эту историю, мнения слушателей разделялись: одни утверждали — «Герои!», другие упрямо твердили — «Нет!». Наверное, будут свои мнения и у читателей.

Тогда спор о герое и подвиге стоит продолжить.

ОПАСНЬIЙ ГРУЗ

БЫЛ поздний полярный вечер.

Солнце уже не показывалось над горизонтом. Только в ясную погоду в полдень на юге, как и полагается в высоких широтах, небо чуть-чуть светлело.

Мы сидели на береговой базе и вели долгие переговоры с Москвой: лететь или не лететь нам на одну из первых станций СП.