Искатель. 1962. Выпуск №6

— А почему вы думаете, что Ренато жил не той жизнью, что и все люди? Насколько мне известно, он…

«О, профессор, не говорите лишнего!» — шептал я про себя.

— Вам что-нибудь известно, доктор? — вкрадчиво спросил падре.

— Нет, я просто…

— Я вас понимаю, доктор. Вас взволновала эта история… Но дело не в этом. Профессор Кардуччи мог бы искупить свою вину. Он может снова быть принятым в лоно церкви.

— Как же он мог бы искупить свою вину, падре?

— Передав могущество своей машины во власть святой церкви и применяя ее для обращения неверующих и поганящих святое в людей покорных и молящихся! Ведь это возможно, доктор, как вы думаете?

Кардуччи молчал. Когда он заговорил снова, его голос прозвучал иронически.

— Но разве такая адская машина и церковь могут жить вместе, падре?

Это уже был лишний вопрос!

— О, если машина профессора Кардуччи будет служить благим намерениям и святым целям, то почему нет? Разве служители господа пренебрегают машиной, чтобы отправиться за тридевять земель с божьим словом к тем, кто жаждет услышать его?

— Все это очень и очень странно… — задумчиво произнес Кардуччи. — А что, если профессор не пожелает передать машину?

— О, тогда гнев божий может выйти из берегов. Профессор будет гоним, и никто не подаст ему руку, когда разъяренная толпа верующих забросает его камнями.

Это была недвусмысленная угроза! Конечно, падре Грегорио ничего не смыслил в том, что сделал Кардуччи. Он просто еьшолнял волю тех, кто его послал и кто сумел своевременно разобраться в изумительном опыте профессора.

Предав Кардуччи анафеме, они хотели приостановить эксперимент. А потом купить или запугать профессора. Они понимали, что ученый будет стремиться продолжать свою работу, и не хотели допустить, чтобы он скрылся от глаз церкви.

Скрипнула табуретка. Послышались грузные шаги. Закрывая дверь, падре произнес:

— Святые отцы ждут профессора Кардуччи завтра, в воскресенье, в соборе Святого Петра…

После долгого молчания дверь в спальню отворилась, и в ней появился силуэт профессора Кардуччи.

— Выходите, он ушел…

Несколько минут мы молчали. Затем я спросил:

— Что же теперь будет? Как вы намерены поступить?

— Право, не знаю… Дьявол меня дернул идти с Ренато в исповедальню… Если я завтра не приду в собор, то этот негодяй натравит на меня фанатиков.

Я взял худую руку ученого и крепко ее пожал.

— Мужайтесь, дорогой коллега. В конечном счете из любого трудного — положения всегда есть выход. До утра еще далеко, и мы что-нибудь придумаем. А пока доскажите мне, что же дальше произошло с Ренато и с вами и как обо всем этом узнали священники.

— А дальше было вот что, — продолжал Кардуччи. — Увидев Сикко, Ренато не своим голосом закричал:

«Сон! Это действительно проклятый сон! Вы сказали правду, профессор!»

Сикко, в свою очередь, страшно удивился.

«Здорово, маэстро! Наконец-то ты пришел посмотреть на настоящую жизнь и на настоящее искусство. Но я вижу, ты изрядно нализался и орешь, как мул с перебитым хребтом. Это вы его напоили, синьор?»

«Уйдите! Уйдите скорее, — закричал я на Сикко. — Уйдите, иначе будет беда».

«С какой стати мне уходить? Я хорошо выспался. А впрочем, ладно, пойду сейчас к своим красоткам, они танцуют внизу. Пошли со мной, Ренато. Там девочки не то, что твоя слепая…»

Ренато совершенно оцепенел, и только его огромные глаза дико бегали из стороны в сторону, как бы в поисках чего-то, что могло спасти его жизнь. Затем, надломленный и обессиленный, он упал в кресло.

«Уйдите, прошу вас, — умолял я Сикко. — Моему другу плохо».

Тот пожал плечами и побрел к выходу из галереи.

«Сон… Это все мне снится…» — шептал Ренато.

Вдруг он поднял голову и процедил сквозь зубы:

«Это все ваши штучки, профессор. Можно мучить людей голодом, жаждой, подтягивать их на дыбы, засовывать им иголки под ногти, но вы мучаете меня страшнее, чем инквизитор. Теперь я знаю, вы изобрели свою адскую машину, чтобы низвергнуть на меня поток самых страшных страданий. Единственное мое утешение в том, что это только кошмарное сновидение».

Я хотел запротестовать, сказать, что теперь он уже не спит, что сон был раньше, а сейчас это настоящая, реальная жизнь и что именно реальная жизнь повинна во всех его страданиях. Но я не успел ничего сказать. Ренато вскочил на ноги и побежал по галерее.

«Ренато, куда вы? Куда?»

«Разве вам неизвестно? Ведь это вы придумали? Это вы придумали, чтобы так было! Молиться! Я иду молиться богу!»

У крохотной двери под самой крышей здания стоял монах, скрестив на груди руки.

«Ну и ловко же вы придумали с вашей машиной! Даже это предусмотрели! Платите ему двести, нет, триста лир!»

Я заплатил. Художник ворвался в крохотную часовню и упал к ногам священника. Я окаменел, потрясенный тем, что в этой клоаке изуродованных человеческих чувств приютилась религия. Она грабила истерзанных, потерянных людей, пытающихся найти утешение в боге1 Теперь и я был готов поверить, что все это болезненный, затянувшийся сон!

«Слушаю тебя, сын мой! — тихо произнес священник, поднимая Ренато с пола. — Покайся в своих грехах, и тебе станет легче».

Ренато встал и, повернувшись в мою сторону, крикнул: