Искатель. 1964. Выпуск №5

Все с этим согласны и выражают предположение, что потом аварии, наконец, оставят их в покое. Капитан Лобов согласен, в свою очередь, с этим мнением. Но про себя — только про себя, разумеется, — он допускает, что аварии могут происходить и в дальнейшем. Он даже может — вернее, мог бы — предсказать (хотя никогда не отличался даром пророчества), где скорее всего произойдет следующая авария. Она произойдет во флорасекции экоцикла. Это не очень опасно, но потребует немалых усилий для ликвидации.

И авария происходит. Люди заняты, им некогда думать о том, что Ахиллес снова придвинулся на несколько тысяч километров…

Земля начала открываться ему с высоты, и даже матросы Колумба не приветствовали ее таким криком, какой раздался в его душе.

Корабль входил в плотные слои атмосферы. По обшивке текли огненные реки. Чудесная планета лежала внизу, зеленая и голубая, омываемая ветрами и океанами, летящая, смеясь и кружась, в мировом пространстве. Земля, всегда принимавшая блудных сынов…

На космовокзале было людно. Кедрину не хотелось сразу покидать порт. Он хотел продлить, растянуть встречу с планетой. Он зашел на связь и написал радиограмму на спутник, чтобы она тоже почувствовала все это. Он сдал радиограмму, потом отозвал ее и порвал бланк.

Он посидел в баре, потягивая что-то прохладительное и тонизирующее. Затем медленный аграплан нес его над сушей и над океаном, и он все смотрел, смотрел из окна… Да, это была Земля, не сон, и он был на Земле, и не надо было торопиться на смену, и вообще не надо было никуда торопиться! Он высадился на том же самом острове Отдыха. Там, где два с лишним месяца назад стоял его коттеджик, возвышалось теперь совсем другое здание и жили другие люди, а его домик, опрысканный деструктуратором, давно уже превратился в кучку пыли, потому что никто из отдыхающих не хотел жить в домике, которым пользовались, как никто не стал бы надевать поношенный костюм.

Кедрину коттедж был, по сути дела, не нужен, однако он все же сходил в центр по размещению и там выбрал себе такой же стереотип, как и в прошлый раз. Он намотал веревочку на палец и крутил стереотип объемом в кубический дециметр, вокруг пальца, пока не разыскал подходящее местечко почти на самом берегу. Тогда он вскрыл упаковку, установил стереотип и предоставил домику самому расти за счет воздуха до заданных размеров. Сам он пошел на пляж, загорая и удивляясь, до чего же здесь шумно.

Шумнее всех были люди. Они приезжали сюда отдыхать и страшно кричали и суетились, вместо того чтобы отдаться неподвижности и благородной углубленности созерцания красок Земли и движения океана — того, чего не было там, в пустоте, в Звездолетном поясе.

Тут он заметил, что рассуждает все время с точки зрения жителя Звездолетного пояса и вообще пространства. А ведь он уже не был монтажником… Лучше было просто сидеть на берегу и наслаждаться водой и солнцем. Собственно, он просто прервал тогда свой отпуск, а теперь может возобновить его.

И он сидел и наслаждался. Потом, на четвертый день, когда запахи перестали быть столь резкими, а звуки невыносимыми, он осмелился вмешаться в неутихающее движение, царившее на дорогах острова.

Он шел, привычно раскачиваясь из стороны в сторону: такую походку вырабатывал скваммер, и даже двух месяцев оказалось достаточно, чтобы усвоить ее надолго. Люди узнавали походку, и в заметной уже неподвижности лица, вынесенной оттуда, где нет погоды и где от яркого света защищают экраны, угадывали отпечаток Пространства. Но когда Кедрин понял это, он начал стараться ходить совершенно плавно, чтобы никто не узнал в нем монтажника: ведь он никогда больше не вернется туда…

Он блуждал по острову, не выбирая пути. Забрел на ту самую площадку, нависавшую над водой, и сел за свободный столик. Он не послал заказа, а просто сидел, и смотрел, и вспоминал, и думал: куда бы он поехал и что бы с ним стало, если в тот раз он не встретил бы ее и тех троих, одного из которых уже нет… Он думал и вспоминал — ведь ничего другого ему не оставалось; но это было очень мучительно: думать, когда не в твоих силах сделать что-нибудь другое, когда тебе запрещено предаваться трудному счастью созидания там, на монтаже Длинного корабля.

Потом он поднялся и пошел на связь со Звездолетным поясом. Он написал радиограмму, и снова, как и в космопорте, порвал ее, и снова до самого вечера шатался по острову.