Искатель. 1968. Выпуск №2

— Вот скамейка! — вдруг каким-то неожиданно сердитым тоном указал ему на грубо сколоченную лавку на краю дорожки директор. — Садитесь-ка вы, елочка! Лермонтова вспомнили? У него что? У него — как у Гейне: «Фихтенбаум» — а какая — неизвестно. Пинус сильвестрис, самая обычная северянка, сосна лесная? Хотя ручаться не стану: может быть, пинус цембра — кедровая сосна, поди установи! Поэзия! А тут… Это только лесоводы, — в голосе его внезапно зазвенели нотки раздражения, — это у лесоводов все сосны разделяются на два рода: сосна сбежистая да сосна муклая [3] или там кондовая и мяндовая [4]. «Это что за дерево?» — «А это, милый мальчик, сосна корабельная!» Лесовод так он лесовод и есть. А ведь на самом-то деле сосна — это целый мир. Будь я писателем, я бы про сосну такую книгу написал — библию! Лесоводы — они и тут появились — меня с толку сбивают: «Оборот рубки, оборот рубки…» А!

В его голосе зазвучало такое неподдельное огорчение, что не знаю — как сценаристу, а мне стало досадно на этих лесоводов, таких грубых и неосведомленных людей…

Однако директор успокоился так же быстро, как разволновался…

— Ну, шут с ними! — отпустил он лесоводам грехи, с удовольствием садясь на солнышке на лавку и по-прежнему не отрывая глаз от милого соснячка по ту сторону луговинки. Перечеркивая тяжко синеющий за ними Копет-Даг, желтоствольные деревца поднимали метров на шесть-семь над травой свои темно-зеленые пушистые мутовки… В них было что-то одновременно и совершенно знакомое, привычное северному глазу и несколько отличное, странное по очертаниям, особенно в самых вершинках. — Ладно! Здесь-то у нас не пинус сильвестрис, это, полагаю, даже и вы видите; недаром вы их елочками обозвали, значит, что-то такое заметили… У них молодая хвоя — вон на тех маленьких — действительно смахивает на еловую, как у всех третичных, реликтовых… Да и многое не так. Хвоя на зрелых экземплярах жесткая. Пупочек на щитке шишки вдавленный… Да нет, как тут спутаешь, что вы мне говорите?!

Мы ничего не говорили. Ясно было: директорский запал относится не к нам, а к каким-то иным, надоевшим ему оппонентам, к лесоводам, может быть. Но вступил он с нами в заочный спор с такой горячностью, что киносценарист, расстегнув свою канадку, достал сперва пухлую записную книжку в кожаной обложечке, потом сногсшибательную, на три цвета, шариковую ручку. Раскрыв блокнотик на колене, он приготовился было записывать. Только вид его продолжал оставаться скептическим и недоверчивым…

Директор с любопытством поглядел на эти приготовления: «Так ты что, всерьез, оказывается?»

— Ну что ж? — сказал он, придя к какому-то выводу. — Вам известно, что у нас в Туркмении своей сосны нет. И не было. Никогда! (Нам это вовсе не было известно, но оспаривать такое утверждение было бы по меньшей мере бестактным.) А между тем она нам нужна до зарезу… Ну как это зачем, помилуйте! Вот тянут через всю республику канал. Канал у нас не река на севере, не просто струя воды. Канал — струя жизни. Возле него поля, селения. На нем «города, точно гроздь виноградин». Разве они не захотят красоты? Парков, скверов, вечнозеленых деревьев. А у нас, не считая тую, что в запасе? Одна арча… Ну, друзья мои: сегодня арча, завтра арча, тут арча, там арча… И вид у нее такой… кипарисный. Над вечным покоем сажать! А тут разве покой? Тут жизнь будет прибоем бить: одно рушится, другое — растет. Нам другое нужно: могучие стволы, раскидистые кроны, мускулистые руки-сучья… Словом, о чем шум? Задание: дать Туркмении сосну. Вот ваша научная проблема, товарищ киноспец. Записывайте аккуратно; а то потом «елочки» скажете…

Представитель мира кино и глазом не моргнул. В его книжке появилась первая бисерная строчка. Директор сада откинулся к спинке скамьи и, видимо, надолго закинул лицо к небу…

— Ну вот, — проговорил он. — Казалось бы, просто. Нет в Туркмении сосен — привезти! В Подмосковье или у них вон на Карельском от них продыху нет; сердечникам эти районы, говорят, даже противопоказаны… Явился, набрал вагон шишек — и сюда. Выращивай! ан как бы не так: кондовые они или мяндовые — уговорите их расти у нас! Не желает она тут расти, и могу объяснить почему. Во- первых — северянке, ей не привычен наш климат, как каждому из вас. Но нашего зимнего минимума она не испугается: тридцать градусов не видала она?! Жара летом? Притерпелась бы как-нибудь… Главная беда не климат — известка. Знаете, какая здесь почва? Хотите, я вам сейчас на этой луговинке из центнера земли тринадцать килограммов чистой извести добуду? Да двойное количество углекислой еще останется… Хотите? А теперь фузариоз. Вы знаете, что такое фузариум?

— Да, знаю, — сказала канадка тоном бабелевского героя. — В Греции все знают! Это то же, что розариум, только наоборот. Остальное выкладывайте вы!

— Фузариум — грибок! — сказал директор. — Он переедает шишки сосен. О нем нельзя забывать ни на минуту. А хрущ? Да его тут мириады! Но главное — известь. На таких почвах экспериментировать с вашей северной сосной — дело гиблое….