Искатель. 1969. Выпуск №1

Гладко выбритый, освеженный, словно вновь родившийся, Веро повязывал галстук, когда дверь распахнулась и в комнату вкатился, стремительно перебирая коротенькими ножками, уже далеко не молодой, но необычно подвижный, толстый человечек с большой лысиной. Одет он был в кремовый костюм из тонкой фланели.

— Здравствуйте, дорогой Георг! Наконец-то!

— Господин полковник!

Они поздоровались. Толстяк вытащил из бокового кармашка пиджака клетчатый носовой платок и долго утирал им прослезившиеся глаза. Потом он снова забегал вокруг стола, упругий, как мячик, восторженно восклицая:

— Это великолепно! Это великолепно! Какой сюрприз! Какой сюрприз! Когда мы виделись в последний раз?

Веро добродушно улыбнулся.

— В сороковом, мой полковник. Я уже был в училище. После того, как вы помешали мне окончить университет.

Толстяк схватил со стола тяжелый бронзовый колокольчик и отчаянно зазвонил. В дверях комнаты бесшумно вырос Курт.

— Обед!

— Слушаюсь!

За едой полковник по-прежнему болтал без умолку, Потом стал задавать вопросы.

— Как вам удалось перебраться в Ташкент?

— Это было полтора года тому назад. Собственно говоря, даже не знаю, кому обязан. Но это оказалось весьма кстати. Моя фиктивная невеста — вы ее знаете как «Риту» — стала работать в квартирном бюро, это было очень удобно. За день ей удавалось собрать прорву информации, там можно было спокойно встречаться со своими людьми, не вызывая подозрений.

— Да, мы вами обоими довольны. Вы хорошо поработали в Средней Азии. Адмирал был удовлетворен.

Георг польщенно улыбнулся.

— Ладно уж, выдам секрет: вы награждены Железным крестом. Получите в Берлине. Поздравляю, поздравляю.

Полковник распахнул объятия и крепко облобызал Георга, толкнув его при этом тугим круглым животиком.

— Но, Георг! — тут же вскричал он. — Я, конечно, очень рад, что вы, наконец, среди своих. Но скажите, ради бога, почему вы так неожиданно покинули Ташкент?

— По чистому недоразумению, — пожал плечами Георг. — Вы, полковник, должны представить себе обстановку советской военной школы. Все рвутся на фронт, даже те, кого прислали в школу после ранений. Каждый из моих коллег за год подавал по нескольку рапортов с просьбой откомандировать в действующую армию.

— Странно, — хмыкнул полковник.

— Если бы вы родились в России и прожили столько, сколько я, вы бы нашли это совершенно обычным. Чтобы не выделяться среди сослуживцев, я тоже регулярно подавал рапорты в полной уверенности, что начальник школы полковник Галактионов меня никогда не отпустит. А тут, как нарочно, школу приехал инспектировать какой-то генерал из Ставки. Ему попался на глаза мой последний рапорт, и он… удовлетворил его. Через три недели я уже был на фронте. Хорошо, что хоть успел дать знать о себе.

— Как удалось перейти?

— Довольно легко. На этом участке фронта затишье. Пошел ночью осматривать передний край, переполз на ничью землю, вернее, ничье болото, и попал прямо в руки наших разведчиков. Вот память от первого знакомства… — и Георг тронул уже успевший стать лиловым кровоподтек под глазом.

Он помялся в нерешительности несколько секунд, потом все же спросил:

— Вы случайно не знаете, что с моими берлинскими родственниками?

Полковник встрепенулся.

— Извини, Георг, надо было раньше тебе о них рассказать. Конечно, все знаю, специально наводил справки. Старый Альберт умер еще в сороковом, я тебе писал (Георг утвердительно кивнул). Твой братец Курт на фронте, командует под Ленинградом танковой ротой, был ранен и награжден. Клара во Франции, служит переводчицей в оккупационных войсках. Так что в Берлине сейчас только тетка Катарина, она, конечно, постарела, но держится молодцом… Правда, у нее теперь другой адрес: старый дом в прошлом году разбомбили англичане.

— Я смогу с ней увидеться?

Полковник фон Заурих отрицательно покачал головой.

— К сожалению, пока это невозможно. Моя старая приятельница Катарина — милейшая женщина, но болтлива… А твой приезд до поры — государственная тайна…

— Понимаю вас, господин полковник.

Они помолчали. Потом фон Заурих спросил:

— Ты не забыл Берлин?

Георг оживился.

— Что вы! Как можно! Более красочного зрелища я не видел в жизни! Ведь это было в тридцать шестом!