Искатель. 1970. Выпуск №2

И они с Иваном Рунке выбрались на простор, на землю этой долины, вокруг которой лежала нераспаханная степь, а дальше зеленели холмы, а еще дальше подымались горы, и пошли мимо палаток. Володя знал, куда они идут, знал и Ваня, знал и прибившийся к ним Омар: к Спартаку Остроухову.

— Он большой подвиг сделал, — старательно подыскав слова, сказал Ваня.

— У нас не говорят об этом — «подвиг», — поправил Володя, оборачиваясь к нему. — Это его работа, его дело. И он выполнил. И значит, вправду нельзя было везти Ахмеда в Тизи-Узу.

Как только Володя вошел в палатку, помеченную красным крестом, тотчас же спросил:

— Выздоравливает?

— Будет жить! — ответил Спартак той фразой, которая значит в жизни все. — Не сразу сказал, что заболел живот. Постеснялся. А ведь скажи сразу, еще успели бы в Тизи-Узу отправить. Ну, а теперь из Тизи-Узу приехал Сазоненко, киевлянин. «Будет жить!» — сказал он.

— А где ж он сам, Сазоненко? — огляделся Володя.

— Там один югослав ногу подвернул, Сазоненко с ним, — устало взглянул на него Спартак.

Вот говорил Спартак о своем деле, а меж тем хотелось узнать ему о Володиных делах, это не скрылось от Володи, только Володя не ожидал немного наивного и серьезного своей наивностью вопроса: — Не трусил?

— Не помню, — усмехнулся Володя. — Наверное, нет… Не помню. А вот что думал о всех вас — это было. Я сидел в кабине с Мурзуком рядом, а на коленях Омар, всем, было тесно. И знаешь, о чем я думал, Спартак?

— О чем же?

— О том, что контра боится нас. Я не люблю высоких слов, но знаешь, я вчера как раз и думал об этом. О братстве, словом. Помнишь, как в первые дни в лагере мы братались со всеми — с немцами, французами, арабами?

— Помню, Володя, как же. Мы только приехали из Алжира, и тут началось, началось!..

— Так вот, я думал: чтобы по-настоящему всегда чувствовать чей-то толчок сердца рядом у своего плеча. Всю жизнь, хоть живем на разных землях, — всю жизнь так должно быть. И будет страшно тем, которые там, в горах, которые ночью выходят… Что им надо? Тут страна совсем дошла, ничего у них нет, нам хоть что-нибудь построить надо и вспахать, а эти… Знаешь, Спартак, я глядеть не могу, как собирается возле лагеря детвора. Каждое утро, каждый вечер… Подбирают жестяные банки, что-то сколупывают, что-то слизывают, ранят языки о жесть. Вот что непереносимо!

Он уронил руки вниз и этим движением как будто хотел сбросить гнетущую тяжесть.

Простонал и что-то попросил Ахмед, вместе подались к больному Спартак и Омар, и тут в палату проник рослый красивый мужчина — Сазоненко.

И тогда все трое — Володя, Иван и Омар — вышли из палатки и столкнулись у входа с двумя Геннадиями — Ледневым и Стружаком.

— Вот что, Володя: завтра разворачиваем пахоту, — сказал Генка Леднев, теребя свою бороду.

— Мы же начали еще неделю назад, — возразил Володя ему и себе, а уж сам помнил, хорошо помнил, как неделю назад вывел трактор на крутое алжирское поле, как неразлучен был с ним на тракторе Омар, как злил обоих нерасторопный прицепщик Мурзук и как потом Володю попросили сесть за руль автомашины, потому что не справлялись с грузами для стройки.

— Мы хотели сказать: завтра ты снова вернешься на трактор. После такого рейса…

— Что ж, мы согласны. И любим любую работу. Согласны, Омар? И все психологически оправдано, — ответил Володя, хотя ему больше по душе были бреющие полеты, но ведь и на медленном тракторе можно оставаться асом.

Они пошли блуждать по лагерю, все свои ребята среди других своих ребят, музыка летела из каждой палатки разная, и можно было послушать любую, но они выбрали палатку, подле которой сидели два парня с гитарами и двое в косынках. Но и эти двое были парнями и лишь сидели с наигранно-постными лицами, как девушки, потому что девушек в лагере не было.

Омар засмеялся, его голова запрыгала под Володиной рукой, и пружинистые волосы защекотали ладонь.

5

На Родине поля совсем иные, ровные и неохватные; и когда Володя будил весною на тракторе полесские поля, ему казалось, что они всюду простираются и только леса встают зелеными всходами, но и дальше, за лесами, — сквозная равнина и ширь. А здесь, в Африке, поля восходят круто к холмам, точно земля повернулась боком. И трактор рассерженно рокочет, забирая выше, выше, и медленно точит почву.

С утра Володя разворошил большую полосу древней земли, истомленной зноем. Его всегда радовала пахота, земля выглядела обновленной, покрытой вельветовой тканью, и на крутизне Володя чуть подавался телом вперед, упорно правя свой трактор, а трактору как будто помогал старый феллах, бредущий по целине чуть впереди и перескакивающий через трещины в земле. Их было много, трещин, вся земля рассохлась; в иной можно было укрыться человеку, и феллах в бурнусе и хаике — прозрачном покрывале, хранящем лицо от солнца, — то и дело перескакивал их, снова оборачивался и как бы вел трактор в поводу.