Искатель. 1970. Выпуск №5

Показания свидетелей, удостоверявших алиби Ванцетти, не произвели особого впечатления на присяжных этого затянувшегося судебного процесса. Их ценность, столь очевидная для Мура, была в значительной степени ослаблена иезуитскими перекрестными допросами Кацмана, превосходно пользовавшегося попустительством судьи.

Как указывала защита, 15 апреля Сакко был в консульстве. Он ездил узнавать насчет своего паспорта. На запрос, сделанный в письменном виде (клерк консульства, к которому обращался Сакко, ко времени суда в Дэдхеме находился в Италии), был получен ответ, подтверждающий визит Сакко. Однако и здесь знаменитая «мельница», верой и правдой служившая Кацману, не подвела. Клерк запомнил посещение Сакко и его дату из-за того, что тот принес в консульство огромную семейную фотографию вместо маленькой и этим вызвал немало смеха. Кацман предложил клерку перечислить всех лиц, с которыми тот беседовал 17, 18, 19, 20, 21, 24 и 29 апреля, а также 2, 3 и 4 мая, и описать подробно всех этих людей. Задача была заведомо невыполнимой, потому что в те месяцы через консульство проходило немало людей, но все же Сакко он запомнил благодаря истории с большой фотографией.

Пятого июля на свидетельское место вышел Бартоломео Ванцетти. Это был день, которого все с нетерпением ожидали с начала суда. Стражник отомкнул металлическую дверь, и Ванцетти, спокойно переступив невысокий порог, вышел из клетки и, медленно приблизившись к судебному клерку, поднял руку и произнес традиционную формулу присяги. Высокий лоб с глубокими залысинами, сетка морщин у глаз, глубокая складка над переносицей и пышные, обвисающие усы делали его много старше. Выглядел он на все пятьдесят. Одет он был аккуратно: темный костюм, белая рубашка, галстук-бабочка, черная и гладкая, высокий крахмальный воротничок. Говорил он уверенно, мало жестикулируя, на все вопросы отвечал спокойно, без раздражения. Объясняя свое пребывание в Уэст-Бриджуотере в ночь ареста, Ванцетти сказал следующую фразу: «Нам нужен был автомобиль, чтобы перевезти книги и газеты». Опытные журналисты, сидевшие в зале, настороженно взглянули на Тейера, который широко раскрытыми глазами смотрел на Ванцетти. Мур нервно сжимал мундштук трубки. А Ванцетти продолжал рассказывать, как он и его друзья собирались перевезти эти безымянные «книги и газеты» от людей «в пяти-шести городах и отправить их в надежное место, куда не заглянет полиция, и не пойдет по домам тех, кто активно участвует в социалистическом и рабочем движении, не будет конфисковывать эти книги и газеты, не будет сажать людей в тюрьму и высылать».

Это было первое упоминание об участии обвиняемых в рабочем движении, прозвучавшее в суде. То, о чем догадывались или подозревали многие, перестало быть тайной: в Саут-Брейнтри судили двух радикалов. И когда, объясняя причину своих путаных показаний, данных Стюарту, Ванцетти сказал, что «опасался назвать имена друзей и их адреса, так как знал, что почти у всех есть книги и газеты, из-за которых власти могут их арестовать и выслать», Кацман, отстранив своего помощника, принялся допрашивать Ванцетти сам. И первый же удар, который он нанес защите, заставил многих в зале, сомневавшихся в убедительности аргументов обвинения, почувствовать, что над судьбой обоих итальянцев нависла смертельная угроза.

Кацман заставил Ванцетти рассказать о том, как он вместе с Сакко бежал в Мексику. Но когда Ванцетти стал объяснять мотивы своего отказа идти в солдаты, Кацман прервал его и потребовал, чтобы из протокола заседания эта фраза была вычеркнута. Защита пыталась протестовать, но судья Тейер отклонил протест, мотивировка Ванцетти была вычеркнута.[7]

Допрос Ванцетти продолжался полтора дня. Затем показания давал Сакко, Кацман понимал, что более темпераментный Сакко не сможет продержаться так же спокойно, как его товарищ, и решил это использовать.

После выяснения ряда второстепенных подробностей Кацман осторожно подвел Сакко к истории с поездкой в Мексику.

— Вы говорите, что любите нашу свободную страну. Скажите, а в апреле 1917 года вы ее любили? Вам понятен вопрос? Тогда, пожалуйста, отвечайте.

— Я не могу ответить одним словом, — настаивал Сакко.

— Вы поехали в Мексику, — начал Кацман, — чтобы не стать солдатом той страны, которую вы любите?

— Да, — ответил Сакко, глубоко вздохнув.

— Как вы понимаете проявление вашей любви к этой стране?

Сакко молчал. Он знал, что ему ответить на этот вопрос, но барьер чужого, неродного языка преграждал путь его мыслям, не давал им воплотиться в твердые, почти ощутимо жесткие английские слова. Вместо всех певучих, пламенных итальянских слов и точных, звенящих гласными фраз он произнес короткое и безликое английское «Yes» — и сразу же увидел ехидную, заранее приготовленную улыбку Кацмана.