Искатель. 1972. Выпуск №3

Санкт-Петербург — северная Пальмира. Петр I мечтал, чтобы его город напоминал Амстердам или Венецию. Но царь ошибся: Петербург похож только сам на себя. Здесь, конечно, есть палаццо. Великолепное палаццо графов Строгановых, построенное знаменитым Растрелли, но это отнюдь не венецианский Дворец. Гмелин видит не только его красоту, но и диспропорцию: окна второго этажа слишком узки, близко поставлены и никак не гармонируют с широкими зеркальными проемами первого. Однако это вовсе не портит дворец, напротив, придает ему выражение ироническое и надменное. Сей дом — дом не венецианца, а русского вельможи, барина и мужика одновременно.

Ученый улыбается. Он вспомнил один из столичных курьезов. Дабы остановить бегство обывателей из сего места и увеличить народонаселение, царица Анна Иоанновна приказала всех бродяг, неизвестно где живущих, приписывать к Санкт-Петербургу. В некотором роде он тоже приписанный. Среди профессоров, адъюнктов, академиков мало дворян. Семен Котельников, высшей математики профессор, — солдатский сын, деревень и крестьян не имеет. Алексей Протасов, анатомии профессор, — из солдатских детей.

Самуил Гмелин — из лекарских детей. Но именно они, солдатские, рыбацкие, поповские дети, и делают славу России.

А вот и дворец. От волнения у Гмелина подкашиваются ноги. Минуту он стоит, опустив голову, а потом, выпрямившись, идет.

Покои императрицы. Гмелин склоняет голову, долго молча ждет.

— Так это вы? — ласково говорит ему полная и величественная женщина, внезапно появившаяся из-за портьеры. — Наслышаны мы о вас, батюшка, наслышаны! Так вы, значит, хотите дать описание земли нашей? Похвально. И я, и мой сын науку почитаем. От сего предмета и государству и людям польза немалая.

— Я счастлив, ваше величество. Долгие годы… — ученый хочет еще что-то сказать, но, взглянув на государыню, смущается. Быть может, зачитать прошение? В нем все указано: необходимость географической науки, обширность государства нашего. Еще во времена Ермака составлялись «сказки» и челобитные разными землепроходцами. Казаки, солдаты, служилые люди на свой страх и риск отправлялись в неизведанные земли. Многими из них, такими, как Семен Дежнев да Иван Москвитин, обширные труды созданы. А ныне необходимо создать описание земли Российской, а то бог знает по каким книгам дети учатся. Ибо, как говорил знаменитый историк и географ Татищев: «…понеже оные частью неполны, частью неправдами и поношениями наполнены, их переводить или в школах употреблять более вреда, нежели пользы».[3]

Гмелин опускает глаза, старается скрыть улыбку, вспомнив, как недавно сам инспектировал одну гимназию. На вопрос учителя, где Черное море, ученик ответствовал: «Там, где земля черная». И указал на Малороссию.

Екатерина приходит ему на помощь:

— Так что вы сказали, сударь?

— Простите, ваше величество. Долгие годы я мечтал о путешествии, ради сего упорно учился…

— И вот ваша мечта исполнилась. Не так ли? — государыня милостиво кивает ему, но в ее голосе Гмелин слышит нотки недоверия. Он не ошибся.

— А вы знаете, — неожиданно заключает Екатерина, — одного желания мало. Необходим к сему и опыт. А насколько я полагаю, его у вас пока нет.

Гмелин снова теряется. Надо что-то сказать государыне. Сказать о том, что у него все продуманное, что на основе предложения Ломоносова ныне он, Гмелин, и Паллас написали инструкции для двух экспедиций. После обсуждения в академии решено было составить одну общую «Инструкцию для отправленных от Имп. Академии в Россию физических экспедиций».[4]

Ученый с поклоном протягивает императрице бумагу, и она не торопясь читает:

— «Изыскания и наблюдения разъезжающих испытателей натуры касаться должны вообще до следующих предметов, а именно: 1) До естества земель и вод, которые по пути найдут. 2) До избрания, по которому каждая необработанная земля или ненаселенное место уповательно с пользою назначено быть может к хлебопашеству всякого рода хлеба, к сенокосам, лесным угодьям… 3) До экономии населенных мест… 4) До описания особливых болезней, в той стране обыкновенно случающихся… 5) До размножения и поправления скотных заводов, а особливо для шерсти… 6) До употребления способов, как ловить рыбу вообще, так до звериных промыслов… 7) До изобретения полезных родов земель, солей, каменных угольев…»

Не дочитав инструкции, Екатерина возвращает ее Гмелину.

— А я вижу, вы русский язык отменно выучили.

— Как же? — Профессор говорит теперь горячо и быстро: — Россия — моя вторая родина. Она дает мне, честь и славу. Могу ли я на чужом языке здесь изъясняться?

— Правильно. — Екатерина одобрительно склоняет голову. — Вот мы с вами немцы, а толкуем по-русски. Почему? Поняли?

Гмелин кивает и кланяется.

— Так куда думаете путь держать?

— Вначале Тверь, Москва, Воронеж… потом Астрахань и Персия.

— Персия, — задумчиво говорит Екатерина. — Персия… Туда вам еще рано. По России вначале. А там посмотрим. Даст бог хорошо, дадим свое соизволение…