Искатель. 1976. Выпуск №5

Осторожно, боясь потерять равновесие, Олег поднялся. Ответить почему-то было очень трудно, цветовой калейдоскоп приковывал к себе все внимание, не давая отвлечься. Кажется, Андрей говорил что-то еще, но его слова звучали все тише; потом этот голос смолк, и в ушах командира раздались совсем другие звуки — удивительные и ни на что не похожие сочетания, звуки, мгновенно меняющие высоту тона, звучащие то одиночно, то какими-то невероятными, фантастическими аккордами. Теперь в мире не было уже ничего, кроме ослепительного цветового калейдоскопа и этой невероятной звуковой симфонии. Они завораживали, ослепляли, лишали воли, способности что-то предпринять. И за всем этим таился некий, вполне определенный смысл, разгадав который можно было бы многое понять и узнать, но как уловить этот смысл, если все это совершенно несравнимо, неправдоподобно, не похоже ни на что виденное и слышанное когда-либо?..

Все прекратилось неожиданно. Цветовой узор исчез, и тут же смолкла звуковая симфония; перед глазами вновь был чужой корабль, бледный песок Электры, застывшая шеренга инопланетян. Машинальным движением Олег поднял руку, чтобы протереть глаза, но перчатки наткнулись на прозрачное забрало шлема. Тогда он просто встряхнул головой — не сразу можно было прийти в себя после увиденного и услышанного — и потом твердо стал смотреть в лица инопланетян. Они были по-прежнему невозмутимы, столь же холодны, как и до устроенного ими необыкновенного спектакля, они наблюдали, холодно ожидая, что будет дальше. И командир «Надежды», вновь склонившись над песком, стал продолжать свой урок математики, все с большей тоской понимая, что необходимо что-то совсем другое. Но что именно?..

Сначала сложение, потом вычитание, несколько простейших геометрических теорем. Потом можно будет оперировать все более сложными понятиями, и уже не только математическими, но и сравнительными категориями разумности, добра и зла. Так, по крайней мере, представлял себе первый разговор с людьми другого мира голландец Фройденталь, ученый, еще в двадцатом веке предложивший первый проект космического «разговорника», который и лег впоследствии в основу Программы.

Их лица оставались бесстрастными. Медленно текли минуты. Было очень тихо, тишина нарушалась лишь потрескиванием искр. Рисуя на песке математические символы, Олег все время ощущал на себе неподвижные взгляды. Стену непонимания, стоящую между ним и этими существами, пришельцами, кто знает из каких глубин Вселенной, он ощущал теперь уже почти физически, мучительно; он не мог преодолеть ее, он чувствовал, как останавливается перед нею его мысль. Это ощущение своей беспомощности становилось все болезненнее, острее; и он вдруг понял, что неимоверно устал, усталость навалилась, как многократная перегрузка, и даже в висках застучала кровь.

Олег встал. Сначала он продолжал смотреть на песок, боясь поднять взгляд, чтобы не встретить вновь это холодное, равнодушное, безразличное непонимание. Потом он все-таки оторвал взгляд от своих математических построений и посмотрел вперед, но уже никого не увидел.

Перед вездеходом вновь было розовое облако, в котором колыхались неясные тени. Облако сжималось, становилось гуще, и тени наконец исчезли в нем совсем, облако медленно поползло назад, к кораблю.

На блестящей поверхности звездолета вновь возник овальный проем, в который втягивалось облако, пока не исчезло совсем, и сейчас же проем исчез, не осталось никаких его следов, зеркальная поверхность была идеально ровной, словно отполированной.

Еще некоторое время земляне стояли молча. Потом Олег стер ботинком скафандра все свои математические записи.

— Я устал, — тяжело сказал он, глядя в сторону, — я неимоверно устал.

— И я тоже, — отозвался Андрей, как эхо. Медленно, к ногам словно были привязаны гири, они побрели назад, к вездеходу. Потом был долгий, бесконечный путь до «Надежды», во время которого ни один не проронил ни слова. А в кабине космокатера, устало поднявшись по трапу, Олег и Андрей увидели Димку, сидящего на полу и играющего разноцветными кубиками. Кубики были беспорядочно рассыпаны вокруг него — они были похожи на пестрый стремительный калейдоскоп, который не так давно стоял перед их глазами. Стена, глухая стена непонимания… Андрей вновь ощутил ее почти физически. И, тяжело опустившись в кресло, он вдруг представил эту стену словно бы воочию.

…Стена была невидима, но вполне реальна — мощная, непреодолимая стена, останавливающая мысль, мешающая ей пробиться на другую сторону. Стена уходила высоко вверх, тянулась и влево и вправо. Из-за того, что она была невидима, невозможно было измерить ее ширину. Может быть, кое-где ширина ее была совсем ничтожной, вероятно, в стене были даже и бреши, и надо только уметь их найти. Но найти их можно только на ощупь, затратив на это годы.

А что же они, стоящие по другую сторону этой стены? Какой кажется стена им? Пытаются ли они преодолеть ее со своей стороны или тоже начинают понимать тщетность попыток? Осталась ли у них надежда, что это все-таки возможно?..

5