Искатель. 1977. Выпуск №4

— Об ученом докторе Фаусте сведения у нас не из лучших, — произнес монах, покачав головой. — Он смеется над чистилищем, над учением святых отцов, сомневается в непорочном зачатии, позволяет себе насмешки… Знаю, знаю, — быстро добавил он, приподняв руку, словно отвечая на невысказанное возражение. — Это выдающийся ученый, но его знания подозрительно блестящи — не по-человечески. А это ведет к гордыне и к отрицанию ведущей роли церкви. Кроме того, он не ходит в храм и сторонится людей: нет ли в этом чего-то нежелательного? Что ты об этом думаешь, бакалавр?

— Конечно, так, ваша святость, но…

— Но что? — приподнял брови монах.

— Меня тревожит другое.

— Что же?

Посетитель огляделся.

— Мы здесь одни, — произнес монах.

Посетитель наклонился через стол и прошептал:

— За последний месяц у доктора отросли волосы.

Лысина Фауста была любимым предметом шуток всего города, и инквизитор это знал. Но он даже не улыбнулся.

— Должно быть, доктор натирался какой-нибудь дьявольской настойкой.

— Теперь у него короткие жесткие волосы, — продолжал Вагнер, — но он изменился не только в этом. Он держится как молодой, пополнел и… — он запнулся. — Ему нравятся женщины.

Доминиканец быстро перекрестился, чтобы скрыть улыбку.

— Утлый сосуд человек, — прошептал он.

Бакалавр откашлялся.

— По ночам у него в лаборатории слышатся странные звуки. Он говорит вслух…

— Сам с собой?

— Нет, словно отвечает кому-то или спрашивает его.

— А этот кто-то, — медленно произнес монах и бородкой пера пощекотал Вагнеру кончик носа, — этот кто-то молчит? Значит, это наверняка не женщина.

— Нет, господин. — Бакалавр явно был в отчаянии.

— Тогда кто же?

— Не знаю. Говорит или отвечает только доктор. А потом некоторое время ничего не слышно. И снова только его голос.

— Гм, — покачал головой монах. — А что он говорит?

— Плохо было слышно… что-то о молодости и крови… и об аде.

— Так он не уверен в существовании ада? — холодно спросил монах. — Или, как многие другие, ищет его уже здесь, на земле?

— Н-не знаю, нельзя было расслышать.

— Почему же ты пришел?

Вагнер съежился.

— Я верный сын церкви, ваша святость. Я ближайший ученик доктора Фауста и многому от него научился. Но я никогда не одобрял его еретических мыслей, терпел и страдал молча. Вот уже десять лет, как я сдал бакалаврский экзамен, а кошелек у меня пуст. Я хотел бы служить церкви на более высоком месте. Думаю, что заменил бы и доктора Фауста, если бы церковь решила…

— Понимаю, — произнес монах, и в лице у него появилась жесткость. — То, что ты сказал, это важное подозрение.

— Это ради спасения его души…

— Связь с демонами и иными слугами сатаны, — продолжал доминиканец, — есть тяжкий проступок против бога и церкви. Обдумай свои слова, прежде чем я позову писца.

— Я уже все обдумал.

3

— Проснись, — произнес Фауст. — Проснись и забудь. — Он провел рукою по лбу спящего. Бледные веки дрогнули, по худому лицу пробежал трепет.

— Где… я? — пробормотал Вагнер, обводя взглядом лабораторию, колбы, реторты.

Толстый палец больно потыкал его в плечо. Он вскрикнул. Румяное лицо учителя улыбалось, но в глазах улыбки не было.

— Убирайся! — прошипел доктор. — Убирайся и не показывайся мне на глаза! И не пускайся больше на свои хитрости. Я обо всем узнаю и везде тебя разыщу. — Он грозно нахмурился.

Бакалавр медленно вставал с кресла. Дверь распахнулась, и мощный пинок придал телу легкость перышка. Он очутился на мусорной мостовой перед домом — в ссадинах, окровавленный, слыша смех окружающих.

— Ты больше не ученик доктора Фауста. У кого язык доносчика, тот недостоин тайных знаний. Убирайся!

Преследуемый мальчишками, несчастный убежал.

— Ты совершил ошибку. Теперь он пойдет и расскажет им.

Фауст махнул толстой рукой, поросшей черными волосами.

— Он ничего не скажет. Этот дурак, трусливый и жадный дурак. На донос у него не хватит храбрости. Этого урока ему довольно, сюда он теперь явится не скоро. Отцы-инквизиторы не похвалили бы его, узнай, что он проболтался.

— Ты отважен.

За последнее время доктор сильно изменился. Лицо у него округлилось и от избытка крепких напитков покрылось сетью лиловых жилок, живот и руки потолстели, голова покрылась густыми волосами. Голос погрубел, а в глазах появился недобрый блеск.

— Я не знал, что ты умеешь гипнотизировать, — добавил Призрак.

— Что это такое?

— Искусственный сон, в который ты погрузил своего помощника.

— Ах, это! — махнул рукой Фауст. Он указал на блестящий кристалл на столике перед креслом. — Это делает камень. Венецианцы гранят их, а потом заявляют, что привезли из северных стран. Потому-то и требуют за них такие нехристианские деньги. Хитрость в том, что камень отшлифован и собирает лучи света в одну точку. Глаза утомляются, и человек засыпает. Во сне он расскажет все, что знает, и запомнит все, что я ему прикажу. Это замечательная вещица. Мне подарил ее один богатый еврей, которого я вылечил от тяжелой болезни.

— Гипноз, внушение, постгипнотический приказ. Интересно! — сказал Призрак. — Но в Эрфурте жить тебе больше нельзя. На твоем месте я бы показал этому городу пятки. Чем скорей, тем лучше.