Искатель. 1977. Выпуск №1

— Выходит, зря, — согласился Иван.

У входа образовалась толпа, пришлось приостановиться.

— У меня есть идея, — сказал Костя, обращаясь к Петрашевскому и Суровцеву. — Давайте после испытания сразу махнем ко мне в гости?

— Поистине, вы фонтан идей, Константин Дмитриевич, — восхитился Петрашевский. — Что ж, я думаю, хорошее дело нет смысла откладывать. А. вы как считаете, Иван Васильевич?

— Испытания еще не кончены, — буркнул Суровцев. — Чего загадывать?

— Поменьше волнений, коллега, — посоветовал Петрашевский и обратился к Косте: — Ну как, подумали о моем вчерашнем предложении?

Костя смутился.

— Не решил еще, Аким Ксенофонтович, — признался он. — Тут подумать надо, все обмозговать. А времени на ото маловато было — спал как убитый. Отдыхал на всю катушку…

При последних словах Кости Иван оживился.

— Отдыхал! — повторил он. — А знаешь, дружище, я должен поблагодарить тебя.

— За что?

— За то, что ты вчера подкинул мысль, которая здорово помогла мне. Весь вечер она торчала у меня в голове, как заноза.

— Не знаю, о чем ты.

— Разве не ты сказал под конец испытаний, что Тобору необходим отдых, как и человеку?

— Верно, верно, припоминаю, — подтвердил Аким Ксенофонтович. — Именно Константин Дмитриевич высказал эту мысль первым, хотя, возможно, и не сознавал всей ее ценности.

Костя переводил взгляд с одного на другого: уж не разыгрывают ли? Однако лица его собеседников были серьезны.

— А что дает эта мысль? — спросил он.

— Потом, Костя, потом, — нетерпеливо произнес Суровцев, протискиваясь наконец в дверь.

Едва Иван глянул на экран, у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным — упругим, резвым, размашистым. Бег, представляющий собой непрерывную цепь прыжков, и каждый из них производился в точном соответствии со сложной и тонкой легкоатлетической наукой, которая впитала в себя все достижения спортсменов — с древнейших времен до наших…

«Интересно, сколько при такой скорости остается Тобору до первого препятствия?» — подумал Суровцев. Он хотел было вытащить калькулятор, чтобы прикинуть, но Петрашевский угадал его мысль и сказал:

— Думаю, до болота ему бежать минут десять, никак не меньше.

Те, кто слышал утренний разговор Петрашевского с Коновницыным, нет-нет да и поглядывали на директора проекта «Тобор», ожидая разъяснений.

Каждого, конечно, интересовало: чем объяснить быструю метаморфозу Тобора? Куда девались его вялость, замедленность в движениях, которые вчера так взволновали все»? Каким образом вновь обрел он обычную свою форму? Даже на травмированное вчера щупальце Тобор теперь почти не припадал.

Петрашевский кашлянул.

— Нашему коллеге, Ивану Васильевичу Суровцеву, — сказал он, — минувшей ночью удалось сделать важное научное открытие. Думаю, оно будет иметь далеко идущие последствия и заставит нас заново пересмотреть всю систему подготовки белковых…

Взгляды обратились к Суровцеву.

— Суть дела в двух словах такова, — начал Иван. — Белковая клетка не может постоянно пребывать в напряжении. Она нуждается в периодах расслабления. Клетки, конечно, бывают разных типов. Самые, пожалуй, прочные и выносливые — те, которые мы синтезируем для Тобора. Но это едва не сыграло с нами злую шутку: мы ведь считали, что практически нет предела выносливости Тобора. И сравнивали его в этом смысле с машиной… Ну, а дело оказалось гораздо тоньше. Я заново пересчитал энергетический баланс клетки Тобора. И оказалось, что после определенного порога — правда, довольно высокого, — в клетке должно образовываться вещество, аналогичное молочным кислотам. Оно и вызывает то состояние, которое мы зовем усталостью…

— Усталостью? — переспросил Коновницын: ему показалось, что он ослышался.

— Именно усталостью, Сергей Сергеевич, — подтвердил Суровцев. — Этим явлением и объясняется вчерашняя вялость нашего воспитанника.

— Вот оно что… — протянул Коновницын. — Выходит, за ночь Тобор просто-напросто…

— Успел отдохнуть, — докончил Суровцев. — В отличие от меня, — добавил он, улыбнувшись.

Петрашевский уточнил:

— Белковая система пришла в норму.

На Суровцева посыпались вопросы.

— Какое время необходимо Тобору для того, чтобы прийти в обычное состояние? — деловито спросил один из инженеров испытательного полигона.

— Я прикинул ночью на калькуляторе, — сказал Иван. — Это был сложный расчет — параметров несколько тысяч, сами понимаете… Мы его в институте еще уточнять будем. Но примерный период полного отдыха для Тобора — шесть часов.

— Почти как у человека…

— Все это любопытно, — сказал Коновницын. — Но в таком случае у меня к вам вопрос, Аким Ксенофонтович.

— Слушаю.

— Нужен ли был генеральный прогон, который вы устроили Тобору накануне решающих испытаний?

— Вопрос в яблочко, — опустил голову Петрашевский. — Теперь-то нам ясно, что прогон был ошибкой. Мы перегрузили Тобора. Или, если пользоваться терминологией Ивана Васильевича, переутомили его.

— В результате испытания едва не сорвались, — сказал Коновницын.

— А Тобор чуть-чуть не погиб, — добавил кто-то из членов Государственной комиссии.