Искатель. 1979. Выпуск №5

— Лично не знал. Он старше меня. Но, конечно, много слышал. Он возглавлял Туркестанский комитет. В Париже…

— В Париже немцы его арестовали как английского агента.

Махмудбек знал об этом. Он кивнул: да, арестовали.

— Мустафа Чокаев в тюрьме вынашивал одну идею, которую и предложил Гитлеру, — создание Туркестанского легиона.

Махмудбек качнул головой. Нет, это его не удивило. Шарахаются лидеры туркестанской эмиграции от одного хозяина к другому. Лишь бы спасти шкуру. Но на что рассчитывал Чокаев?..

— Чем это кончилось? — спросил Махмудбек.

— Легион стали создавать… Но для Чокаева кончилось плохо. Он умер.

— Просто умер?

Махмудбек вопросительно посмотрел на доктора.

— Пожалуй, не просто. Он действительно заболел. Тиф. В госпитале находился в одной палате со своим другом Вали Каюмханом…

— И этот друг в один прекрасный день…

— Вы знаете?

— Догадываюсь… Как?

— Говорят, отравил.

— Похоже на них…

— Вали Каюмхан стал президентом Туркестанского национального комитета. Комитет создан Гиммлером.

— Откуда эти сведения? — спросил Махмудбек.

— Из официальной печати. Я думал, вам будет интересно знать.

— Да, дорогой доктор, это интересно…

— Ну и вот… — Доктор снова сжал плечо Махмудбека. — А теперь мне надо идти…

Доктор взглянул на вождя. Тот сидел, ни на кого не обращая внимания. Он относил доктора к представителям тюремной администрации, которую ненавидел.

Только дня через три после визита доктора вождь спросил Махмудбека:

— Ты веришь ему?

— Верю… — ответил Махмудбек.

Вождь замолчал. Подумав, он задал новый вопрос:

— У тебя нет друзей?

— Есть… — сказал Махмудбек. — И много…

Вождь провел ладонью по плотному камню, из которого были выложены тюремные стены.

— Они слабые, твои друзья? — опять спросил вождь.

— Сильные. Но они очень далеко.

— Какие могут быть расстояния? — усмехнулся вождь. — Что они значат для хорошего коня, для смелых людей?

— Я жду… — коротко ответил Махмудбек,

Вождь внимательно посмотрел на Махмудбека. Да, такой человек умеет ждать. И он дождется. А вот ему нельзя даже мечтать о свободе. Враги оказались хитрее, Вождь может презреть тюремные стены и через несколько часов уже мчаться по степи. Но в это время с его сыном будет покончено.

Когда вождь молчит, медленно покачиваясь, он думает о сыне. Только о нем.

Махмудбек умеет начинать разговор издалека, не спеша подходить к главной теме. Он знает: вспоминая сына, вождь становится добрым, менее осторожным.

— Мои друзья могут вам помочь… — неожиданно сказал Махмудбек.

— Чем помочь? — спросил вождь.

— Мои друзья могут узнать о вашем сыне. Где он…

— Мне больше ничего и не надо.

Вождь провел рукой по твердым влажным камням.

— Что нужно от меня? — спросил он.

— Пока ничего, — улыбнулся Махмудбек. — Расскажите о своем сыне…

Сверток с трудом протащили через заржавленные прутья решетки. Пятна от ржавчины остались едва различимыми полосками на грязноватой тряпке. Агроном присел на корточки и спросил Махмудбека о здоровье.

— Ничего… Все нормально… — по-русски ответил Махмудбек.

Агроному стало неловко за свои загорелые руки, которые он скрестил перед самой решеткой. Наверное, от рук пахло землей, арычной илистой водой. Но руки некуда было деть…

— Нормально… — повторил Махмудбек.

Ясно по тону, по затянувшейся паузе, что Махмудбеку нужно сказать что-то очень важное. Агроном наклонился к решетке, почти лбом касаясь прутьев.

— Я вас слушаю, — доверительно сказал он.

За спиной агронома безучастно ходил стражник.

Агроном повернулся… Стражник понял и отошел на несколько шагов в сторону. Сегодня ему хорошо заплатили. И к 'тому же из начальства в это время уже никого не было.

— Слушаю, Махмудбек.

И опять пауза. Чувствовалось, что на этот раз просьба будет необычной.

— Я хочу знать, куда спрятали сына вождя, — наконец произнес Махмудбек.

Агроном покосился в угол камеры, где, словно в молитвенном обряде, замер величественный старик.

— Я попытаюсь…

— Попытайтесь… — Махмудбек, считая разговор законченным, улыбнулся. — А теперь расскажите, что творится на белом свете.

Одно интересовало Махмудбека: дела на фронте. Когда-то сообщения агронома были лаконичными и невеселыми. Но в последнее время все чаще и чаще звучали слова:

— Советские войска вступили в Софию, Освобожден Таллин.

Подписано соглашение о перемирии с Финляндией…

Скатерка была старенькой, вся в масляных, расплывшихся пятнах. Об нее уже не раз после сытного обеда вытирали жирные пальцы. А угощение было богатым… Свежее мясо, печенка с колесиками лука, острой приправой, пахучими травами. Свежие лепешки. Кружочки конской колбасы — казы, из которых проглядывали пятнышки сала с еле заметными точками тмина.

Махмудбек расстелил скатерку перед стариком, разгладил помятые уголки. Старик, ие двигаясь, смотрел в сторону оконца с крепкой решеткой. Небо постепенно темнело. Таяли приятные осенние сумерки.

— Пожалуйста… — Махмудбек протянул руку, указывая на дастархан. — Угощайтесь, уважаемый…

— Зачем тебе нужен этот неверный?

Сам вождь племени помогал за хорошие деньги многим неверным. Но об этом Махмудбек не мог говорить вслух, не имел права сердить его.

— Он — царский офицер… — сказал Махмудбек.