Искатель. 1980. Выпуск №3

В воскресенье часов около пяти во двор конюшни на своем сером сверкающем «ягуаре» въехал Эдамс. Как всегда при его появлении, сердце у меня упало. Совершая с Хамбером обычный обход конюшни, он остановился возле денника Мики.

— Как твое мнение, Хедли? — спросил он у Хамбера.

Тот пожал плечами.

— Улучшения нет.

— Будем списывать?

— Да, наверное. — В голосе Хамбера слышалось огорчение.

— Черт знает что такое! — выругался Эдамс. Туг он посмотрел на меня: — Все пичкаешь себя транквилизаторами?

— Да, сэр.

Он загоготал. Ему это казалось забавным. Но тут же его лицо перекосила гримаса, и он круто повернулся к Хамберу.

— Он не оправится, я вижу. Придется его кончать.

Хамбер посмотрел куда-то в сторону и сказал:

— Ладно, завтра все сделаем.

Они пошли к следующему деннику. Я взглянул на Мики. Я делал для него все, что мог, но спасти его уже не удастся, да он и был обречен с самого начала. Две недели он жил с помутившимся рассудком, одурманенный лекарствами, и почти ничего не ел — на него было больно смотреть. У Хамбера каменное сердце. Любой другой на его месте давным-давно избавил бы животное от страданий. И все же завтра Мики ждет смерть. А ведь он еще должен помочь мне провести эксперимент.

Готов ли я к нему? Я убирал на ночь щетки, шел через двор к кухне, а сам все выискивал отговорку, как бы этот эксперимент отложить.

Хорошая отговорка была тут как тут, и я вдруг ощутил во рту неприятный привкус: я понял, что впервые, если не считать детства, я по-настоящему напуган.

Провести эксперимент может и Октобер, думал я. Например, над Шестиствольным. Да над любой из остальных лошадей. Совсем не обязательно это делать мне. Так будет только благоразумнее. Октобер все сделает без малейшего риска. Если же Хамбер застукает на этом меня, я могу смело записывать себя в покойники. Стало быть, пусть эксперимент проводит Октобер.

Вот тут я и понял, что боюсь, и это мне не понравилось. Весь вечер я думал об этом и наконец решил: все сделаю сам. Завтра утром. Конечно, благоразумнее переложить эту операцию на плечи Октобера, но что я потом буду думать о себе? Ведь, в конце концов, для чего я вообще взялся за эту работу, уехал из дому? Чтобы выяснить, на что я способен. Разве нет?

На следующее утро я с ведром подошел к дверям конторы за последней порцией люминала для Мики. Банка была почти пуста. Касс опрокинул ее вверх дном и постучал по краю ведра — высыпать последние крупицы белого порошка.

— Вот и все, что ему причитается, бедняге, — заметил он, закрывая пробкой пустую банку. — Жалко, больше нету, а то дали бы ему хоть сегодня двойную дозу — все меньше бы мучился. Ну, давай пошевеливайся, — грубо добавил он. — Нечего тут траур разводить. Тебя, что ли, сегодня пристрелят?

Уж надеюсь, что не меня.

Я подошел к крану, плеснул в ведро немного воды, чуть взболтал ее, и люминал мгновенно растворился. Я выплеснул воду с лекарствами в сток, налил в ведро чистой воды и пошел напоить Мики.

Он умирал на глазах. Кости резко выпирали под кожей, голова висела ниже плеч. Я поставил перед ним ведро, и он даже не дернулся укусить меня, просто еще ниже опустил голову и безучастно сделал несколько глотков. Я запер его и пошел к другим своим лошадям. …Проскакали по трассе один раз, потом другой. Наверное, мозг Мики без привычной утренней дозы уже освободился от дурмана.

Мы вернулись в конюшню, я вел Доббина и поверх двери денника глянул на Мики. Голова его слабо качалась из стороны в сторону, он был неспокоен. Несчастное животное. А ведь мне придется на какое-то время усилить твои страдания.

Хамбер стоял у дверей конторы и разговаривал с Кассом. Парни сновали взад-вперед, делали что-то для своих лошадей, гремели ведрами, громко обращались друг к другу — стоял обычный конюшенный шум. Лучше обстановки и не придумать.

Я повел Доббина через двор к его деннику. На полпути вытащил из пояса свисток и снял крышку. Огляделся — кажется, никто на меня не смотрит. Чуть склонил голову к плечу, поднес крошечный свисток к губам — и сильно дунул. Раздался тонюсенький звук, такой высокий, что за цоканьем копыт Доббина едва его различил.

Реакция была мгновенной и ужасающей.

Мики заржал — громко, дико, страшно.

Он яростно забил копытами — по полу и стенам, загромыхала державшая его цепь.

Я быстро довел Доббина до места, пристегнул цепь, спрятал свисток в пояс и побежал к деннику Мики. Туда же бежали остальные. Чуть прихрамывая, быстро семенил Хамбер.

Я заглянул в денник через головы Сесла и Пенни — Мики ржал и молотил копытами по стене. Обезумевшее животное стояло на задних ногах, а передними старалось разрушить кирпичную кладку и вырваться наружу. Потом вдруг, собрав слабеющие силы, Мики опустил передние ноги и продолжал атаку задними.

— Берегитесь! — закричал Сесл и инстинктивно подался назад, чтобы два бешеных молота не задели его, хотя за прочной дверью он был в безопасности.

Цепь, державшая Мики, была короткой. Он натянул ее до отказа, и вдруг все услышали леденящий душу хруст. Рывок назад прервался — резко, пугающе.