— Что вам сказала Пэтти?
— Все сказала. Она прибежала ко мне сегодня утром
в слезах..
(Она рассказала мне, как вы заманили ее в сарай109
для сена... как держали ее там, пока она не устала сопротивляться... и как вы потом заставили ее., заставили... Такого вероломства я не ожидал.
Неправда, — бурно запротестовал я. — Ничего это
го не было. Я поцеловал ее... но и только. Все остальное
она выдумала.
Не могла она этого выдумать. Она рассказала мне все
в подробностях... Она ничего такого не знала бы, не слу
чись это с ней самой.
Я было открыл рот, но тут же закрыл его. Разумеется, это с ней случилось, только в другом месте, с другим человеком, а скорее всего не один раз и наверняка по ее доброй воле. Я понял, что ее страшная месть фактически останется безнаказанной, потому что есть вещи, которые невозможно сказать отцу о его дочери, тем более если .он тебе нравится.
— Не помню, чтобы я так ошибался в человеке, — не
щадно жалил меня Октобер. — Я считал, что вы отвечаете
за свои поступки... По крайней мере, можете держать себя
в руках. А вы дешевый похотливый кот, Я считал, что вы
человек, достойный уважения, отдал вам свои деньги, а вы
позволили себе развлекаться за моей спиной, совращать
мою дочь!
Что ж, в его словах было много обидной правды. Меня и.самого мучили угрызения совести за свое дурацкое поведение, но это ничего не меняло. Все же мне нужно было как-то обелить себя: во-первых, я никогда не сделал бы Пэтти плохо, во-вторых, надо продолжать расследование. Сейчас, когда что-то начало наклевываться, я вовсе не хотел, 'чтобы меня отправили домой' с позором.
— Я действительно заходил с Пэтти в сарай, — медлен
но произнес" я. — И действительно поцеловал ее. Один раз.
Всего один раз. После этого я не прикасался к ней. В бук
вальном смысле слова... ни к ее руке, ни к платью... ни
к чему.
Наверное, целую минуту он смотрел на меня в упор. Постепенно гнев уступил место какой-то усталости. . Наконец, почти полностью успокоившись, он сказал:
Кто-то из вас лжет. Я должен верить своей дочери.
Конечно, — согласился я. Потом отвернулся, посмот
рел в глубь балки. — Что ж, по крайней мере, одной проб
лемой меньше.
Какой проблемой?
— Как уйти отсюда с грандиозным скандалом и без рекомендаций.
Мысли его были заняты совершенно другим, и какое-то время он стоял, словно не слышал моих слов, наконец, прищурившись, окинул меня внимательным взглядом, который я успешно выдержал.
Так вы хотите продолжать расследование?
Если вы не против.
Не против, — после некоторого раздумья сказал
он. — Тем более что вы переберетесь в другое место и с
Пэтти больше не увидитесь. Независимо от того, что я ду
маю о вас лично, мы все же возлагаем на вас надежды.
110
Он замолчал. Заманчивая перспектива — выполнять собачью работу для человека, который тебя ненавидит. Но все бросить — это еще хуже.
Наконец он сказал:
Почему вы хотите уйти без рекомендаций? Ни в одну
из этих трех конюшен вас без рекомендаций не возьмут.
Я собираюсь идти в конюшню, где лучшей рекоменда
цией будет отсутствие всяких рекомендаций.
— Что это за конюшня?
— Хедли Хамбера.
Хамбера? — В голосе его слышался безрадостный
скептицизм. — Но почему? Это никудышный тренер и ни
одну из одиннадцати лошадей он не готовил. Что вы там
будете делать?
Он не готовил этих лошадей, когда они выиграли, —
согласился я, — но три из них прошли через его руки
раньше. Есть также некто П. Дж. Эдамс, которому в то или
иное время принадлежали еще шесть из одиннадцати лоша
дей. Я сверялся по карте: Эдамс живет почти рядом с Хам
бером — в каких-нибудь пятнадцати километрах, а это зна-
чит, что из одиннадцати лошадей девять провели какое-то время на этом крохотном участке Британских островов. Ни одна из лошадей не пробыла там долго. Что касается Транзистора и Редьярда, то я уверен — если тщательно проверить их путь от хозяина к хозяину, выяснится, что какое-то время они тоже принадлежали либо Эдамсу, либо Хамберу.
Ну пусть даже все лошади провели какое-то время у
Эдамса или Хамбера — как это может отразиться на их
резвости спустя месяцы или даже годы?
Не знаю, — ответил я. — Но я устроюсь к Хамберу
конюхом и все выясню. ' .
Наступило молчание.
Что ж, будь по-вашему, — задумчиво произнес он. —
Я скажу Инскипу, что вы уволены. Уволены потому, что
приставали к. Патриции.
Хорошо.
Он холодно взглянул на меня.
— Будете посылать мне письменные отчеты. Встречаться с вами лично я больше не хочу.
На следующий день после второй тренировки Инскип высказал мне все, что он обо мне думал, и приятного в его словах было мало. Он публично меня «высек» в центре бетонной площадки, потом велел собирать манатки и .немедленно убираться вон. При устройстве в другую конюшню, сказал Инскип, я могу на него не ссылаться — это ничего не даст. Такова воля лорда Октобера, и Инскип с его решением вполне согласен.
Я собрал вещи, похлопал на прощание кровать, на которой проспал полтора месяца, и зашел в кухню. Парни обедали. Одиннадцать пар глаз повернулось в мою сторону> Сочувствующих не было. Миссис Олнат сделала мне тол-
111