Искатель. 1982. Выпуск №6

— Вероятно, эта поездка Монгола в Слободку сорвалась. Почему я так думаю? Да потому, что следом за ним туда поспешила мать Лисицкой. И уехала, как сказала ее сестра, довольная, «побыв трошки». Зачем, спрашивается, ей туда ни за что ни про что мотаться? Значит, имела какой-то интерес, возможно, идущий вразрез с интересом Монгола. Если мы допустим, что он остался, как говорится, на бобах и убрался с дачи, сменив свое логово, значит, он обязательно должен появиться у самой Лисицкой или у Парфенова. Ему деваться некуда. Арестованный же как соучастник убийства, Парфенов готов сделать все, чтобы хоть как-то смягчить свою вину, и, думаю, согласится помочь в любой игре с Монголом и со своей хозяйкой.

XVII

Вася Жмых играл. Он играл красиво, самозабвенно, и его блестящий саксофон, словно слившись со своим хозяином, то вдруг замирал на месте, то описывал круг, и Вася, залитый разноцветной подсветкой прожекторов, был похож на волшебника-мага, которому неизвестно кем поверена тайна этих чарующих звуков. То была какая-то очень старая мелодия или, возможно, импровизация, которая будила что-то давным-давно забытое и в то же время вечное, как сама жизнь.

Старший оперативной группы капитан Воробьев, пристроившийся с бокалом коктейля недалеко от стойки бара, слушал соло на саксофоне, и в груди росло непроизвольное доброе чувство к человеку, который мог дарить людям такую радость. Поймав себя на этой мысли, он чертыхнулся и резко крутанул головой. Вместо того чтобы делать дело, не хватало еще расслабиться и проворонить изъятие контрабандного золота из лючка.

А преступник находился где-то рядом, на этом же судне, возможно даже, слушал сейчас в ресторане Васину игру. А возможно, им был и сам Василий Жмых, саксофонист экстра-класса, «36 лет, беспартийный, разведенный», как было записано в анкете. Или, может быть, вон та белокурая, высокая официантка, что обслуживала соседний столик? Или?.. От всех этих «или» голова шла кругом, и Воробьев порой замечал, что в своих прикидках он двигается по какому-то замкнутому кругу, вырваться из которого не было сил.

Еще в Одессе Федотов поручился за штурманов, механиков и матросов, и Воробьев все время занимался только обслуживающей частью команды «Крыма». Этот вариант сразу же поставил вопрос, о котором в управлении при разработке операции раньше не подумал, — о количестве преступников, замешанных в этой контрабанде. Если, скажем, допустить вариант электромеханика, рулевого или даже просто вахтенного матроса, который может свободно находиться в ходовой рубке и не вызывать при этом подозрения, то вариант «обслуги» предполагал наличие не менее чем двух преступников, один из которых должен был закладывать в лючок контрабанду, а второй при этом наблюдать, как бы не появился в рубке посторонний. «Если это исключить, — рассуждал Воробьев, — то преступник или преступница должны обладать неслыханной дерзостью, что мало вероятно, так как имело при этом высокую степень риска. Значит, двое?.. Обе женщины? Это опять-таки мало походило на правду. Выходит, наличие хотя бы одного мужчины обязательно. Но кто этот мужчина? Бармен, шеф-повар, подсобный рабочий на кухне, кто-то из оркестрантов?»

Об Акуле он почти не думал: по всему выходило, что она была лишь передаточным звеном. Фоторобот ничего не дал, да Воробьев не очень-то и надеялся на него. Фоторобот был составлен по описанию задержанных, которые раз, максимум — два, видели эту мифическую преступницу. Правда, после сегодняшнего доклада Федотова у Воробьева появились кое-какие соображения. Он, например, заставил себя по-иному смотреть на обворожительную Ирину Михайловну и начал сопоставлять факты, на которые прежде не обращал внимания. И один из них это то, что Лисицкая не так уж редко бывала в ходовой рубке, предлагая вахтенным то чашку кофе, то минеральную воду. Пустые чашечки она забирала обычно сама.

Продумывая факты, которые ему выложил Федотов, он все больше и больше приходил к мысли, что в падении Лисицкой есть нечто закономерное. Особенно поразил факт, который Вилен Александрович услышал от складского грузчика ресторана и пересказал Воробьеву.

Есть на Кипре уникальнейший памятник средневековья — портовый город Фамагуста, который поражает великолепными памятниками архитектуры, поднимающимися над маленькими домиками под красной черепицей, узкими кривыми улочками и мощными крепостными стенами. Когда «Крым» заходит в Фамагусту и пассажиры выезжают на берег, чтобы полюбоваться замком Кастелло, с которым связана легенда об Отелло и Дездемоне, Ирина Михайловна тоже не сидит без дела: в Фамагусте она обычно закупает напитки, которые славятся по всему Средиземноморью. Стоимость тары входит здесь в стоимость напитков, и поэтому Лисицкая не приходовала собранную по ее приказу пустую тару. Затем она самолично сдавала тару шипшандлеру фирмы. Воробьев поначалу не понял, зачем это делается, однако Федотов объяснил, что на Фамагусте нет собственной стекольной промышленности и фирме, торгующей напитками, выгодно, чтобы покупатели обратно сдавали бутылки.