Искатель. 1982. Выпуск №6

Ларчик, как говорится, открывался просто.

Правда, эта почти патологическая всеядность Лисицкой заставляла задуматься: а совместимы ли найденная в лючке ходовой рубки контрабанда и афера со стеклотарой в Фамагусте? И не собьется ли он, капитан Воробьев, в своем поиске, полностью переключившись на Лисицкую? Однако это был пока что единственный вариант, и, значит, требовалось выявить ближайшее окружение Лисицкой.

Как оказалось, наиболее близким к ней из мужчин был саксофонист Василий Жмых. Пытаясь проверить свое мнение об этом «великовозрастном мальчике в коротких штанишках», как мысленно охарактеризовал его Воробьев, он через первого помощника капитана узнал, что полгода назад бармен Веселовский избил в Одессе саксофониста. Оказывается, Вася в одном из рейсов незаконно прикупил королевского мохера и перед таможенным досмотром сунул его в сумку Веселовского. Чисто случайно этот мохер обнаружен не был. Когда бармен собрался домой и увидел, чем набита сумка, он с испуга или со злости выбросил мохер в иллюминатор. Кинувшийся к нему Вася тут же получил пару хороших свингов, которыми неплохо владел увлекавшийся боксом бармен. Федотов узнал об этом спустя несколько месяцев, совершенно случайно, и только просьба Веселовского оставить Жмыха на борту не позволила ему списать на берег перепугавшегося саксофониста.

Итак, в активе на данный момент были двое: Ирина Михайловна Лисицкая, уличенная в махинациях, и Василий Жмых, склонный, судя по рассказанному случаю, к маленькой, но контрабанде.

«Кто? — задавал себе вопрос Воробьев. — Жмых? Маловероятно. Трусоват, да и кость не по зубам. Лисицкая? Но слишком уж по-мужски спрятано золото. Значит, должен быть кто-то еще. Кто?»

А Вася Жмых играл. Красиво и самозабвенно, как только может играть человек, которому музыка заменяет все.

XVIII

Миляева, которую полчаса назад привезли из парикмахерской в управление, сидела в пустом кабинете и ждала своей участи. Она еще не знала, откуда ждать беды, но сердцем почувствовала: ее час пробил. В голове лихорадочно проносились обрывки мыслей. Подспудно она понимала, что надо бы успокоиться, но не могла заставить себя сделать это.

Дверь неожиданно открылась, и в комнату вошли следователь, который опрашивал ее по делу Корякина, Гридунова и еще четыре женщины. Три из них показались знакомыми, и Лариса, обливаясь потом, начала лихорадочно вспоминать, где же она их видела. «Опознание? Да, да, опознание. Боже мой!.. — Она почувствовала, как в голове разливается горячий туман. — Неужели опять? А она не готова. Эта кофточка, взбитая прическа. Такая же, как тогда, зимой!..»

Откуда-то издалека донесся голос следователя. Кажется, он сказал, что сейчас будет проводиться опознание, и напомнил, как себя вести. Лариса сжалась, почувствовала, как из-под ног начинает уходить пол. Стало трудно дышать. Путаясь в застежках, начала расстегивать кофточку. Увидела, как Лукьянов снял телефонную трубку, сказал: «Введите». Со страхом уставилась на дверь. Два конвоира ввели похудевшего Корякина. Лариса почувствовала, что сейчас потеряет сознание. В голове молнией пронеслось: «Сережка! Сиротой останется». Что-то сказал следователь. Лариса сквозь обволакивающий туман увидела, как Корякин сделал шаг, еще один, пробежал глазами по одному лицу, второму, остановился на Ларисе, нерешительно улыбнулся, опять обежал всех глазами, сказал:

— Вот… Вот эта девушка. Вторая справа. Это она была с подругой и продала мне валюту.

— А вы знаете, Лариса, повстречай я вас на улице в таком шикарном виде — не узнала бы. Ну, будет слезы лить. — Нина Степановна налила в стакан воды. — Выпейте. Полегчает.

Лариса дрожащей рукой взяла стакан, лязгнула зубами о стекло.

— Ну, я буду вас опрашивать или сами чистосердечное признание напишете? — спросила Гридунова.

— Я… я не смогу сейчас, — глотая слезы, выговорила Лариса. — Я п-плакать буду.

— Хорошо. Оставим это на потом, а сейчас скажите мне: вы сами придумали этот маскарад с переодеванием?

— Нет. Что вы? — испугалась Миляева. — Это Ирина.

— Лисицкая?

— Да.

Нина Степановна внимательно посмотрела на нее, сказала:

— Вы извините меня, Лариса, я хочу вам только добра, но вы, мягко говоря, пешка в чьих-то руках, и вас использовали в своих целях. Давайте договоримся говорить только правду.

Размазывая по щеке черные от краски слезы, Лариса согласно кивнула.

— Вы когда-нибудь перекупали или продавали валюту?

— Нет. Нет-нет. Ирина мне не доверяла этого.

— А Рыбник?

— Да, Эдик торговал. Но он тоже не сам. Ирина обычно посылала его и писала на бумажке, что сколько стоит.

— Откуда у нее валюта?

— Ну, она же в загранку ходит. В каком-то порту, кажется, в Греции, магазинчик хитрый есть, там с удовольствием принимают наши червонцы. А если не нужен товар — это Ирина раз спьяну мне говорила, — так предложат в обмен доллары. Они там почти один к одному с нашими деньгами дают.

— А Лисицкая, значит, уже перепродает валюту в десятикратном размере?

— Да, — утвердительно кивнула Миляева. — Товар-то труднее спрятать.

— Лариса, а вы всех «деловых» знакомых Лисицкой знаете?

— Вроде бы.