Искатель. 1984. Выпуск №6

— На всякий случай напомню вам, что вирус в современном понимании — это мельчайшее кодированное целое информации, предназначенное природой для того, чтобы передавать живым существам, то бишь животным и растениям, сведения об адаптации.

— Постойте, — скептически удивился я, — а разве вирус не крохотное болезнетворное существо?

— Ни в коем случае. Вирус — не существо и не болезнетворное. Страшнейшие из вызываемых вирусом болезней — полиомиелиты и энцефалиты — поражают, причем, заметьте, только калечат, а не убивают, одного человека из ста тысяч. Это статистика. Так что все вирусные заболевания можно смело отнести к расстройству иммунной системы. Вирусы — это не чужеродный для живой природы элемент. Они — органическая и необходимая составная часть среды обитания, без которой невозможны ни адаптация, ни иммунная система, ни вообще эволюция.

— Эволюция?

Да, но об этом позже. А сейчас вам достаточно будет понять, что вирусы в природе — это многообразие генетических кодов, которые могут использоваться личностью или частично любым организмом в любых комбинациях и для любых целей.

— Короче, — перебит я его, подыгрывая, — вирус можно назвать дополнительной информацией, разлитой в среде? Да, информацией, которую может использовать все живое без исключения.

— Но тогда возникает вопрос откуда они берутся?

— Как откуда? — опешил Квастму. — Мы же сами их выращиваем. Вы должны знать, что любой вирус в состоянии перестроить живую клетку таким образом, что она начинает производить, подобно маленькому живому заводику, тысячи аналогичных вирусов.

— Да, но изначально-то? Вирусы разные, значит, они подвержены мутациям?

Профессор расхаживал по залу и к этому времени оказался у меня за спиной.

— Юноша, — сказал он новым, более спокойным, чем раньше, голосом, — вы случайно не голодны? — И в этой его интонации могла бы послышаться участливость и радушие, но мне. настороженному, она показалась подозрительной.

— Вообще то я не завтракал…

— Ну вот, а время для ужина. Может быть, перекусим?

Я нашел странной эту его манеру переключаться на другое в самом разгаре беседы, но пришлось подчиниться воле профессора. Возможно, это был хороший шанс хоть как-то расположить его к себе.

— У меня тут по-холостяцки, — улыбаясь, сообщил Квастму, — соки и сандвичи. Если хотите супу, то ради бога, но варите его сами. Пакетов у меня много.

— Я привык.

— Тогда пошли! — Профессор первым вышел из комнаты, и я заметил, что теперь он пришаркивает гораздо меньше, чем раньше. Неужели наш разговор поднял у него тонус? Еще бы, конечно! Какой ученый не возбуждается, когда тема беседы то, чему он отдал свои лучшие годы, если не всю жизнь.

Странно, но сказанное о вирусах у меня почему-то не вызывало особого удивления. Ну вирусы так вирусы. При моей работе мне постоянно приходилось сталкиваться с разнообразнейшими идеями и людьми, так что способность к удивлению постепенно уменьшилась, если не увяла окончательно.

Через большую широкую дверь попали в столовую, хотя это название не могло совершенно охарактеризовать комнату. Здесь, кроме таких ритуально кухонных принадлежностей, как холодильник и электроплита, стоял рабочий химический стол со штативами, подставками для маленьких и больших пробирок, колб и прочей стеклянной посуды. Повсюду валялись высохшие объедки.

Квастму деловито распахнул белоснежную дверцу холодильника и достал оттуда прозаическую колбасу и кусок сыра. Потом выложил это на стол и поставил рядом по бутылке «пепси». Залез в шкафчик и вынул оттуда початый батон хлеба. Пощупал его и сокрушенно покачал головой — хлеб, видимо, был черствый.

— Ничего, — словно оправдываясь, сказал он, — сейчас мы приготовим тосты.

Профессор побрызгал на куски хлеба водой и сунул их в тостер. Я в это время уже вовсю резал колбасу и сыр — и то и другое были не первой свежести, сыр тверд как камень, нож постоянно соскальзывал, а колбаса засохла и приобрела сероватый оттенок, но пахла вполне нормально и была, без сомнений, съедобной. В общем эта импровизированная кухня произвела на меня впечатление: если они все действительно тут питаются, да еще так, как теперь мы, то условия работы в «Спасателе» никак нельзя назвать приличными. Впрочем, молодой научный энтузиазм…

— Как пахнет! — сладким голосом сказал профессор. — Запах жареного хлеба — одно из лучших изобретений человека! — Он шумно вдыхал воздух и при этом шевелил ноздрями, словно процесс обоняния у него был связан с мышечном работой носа.

«Нет, — думал я, — у них наверняка должна быть приличная столовка и кухня, а здесь так, перекусить во время работы, чтобы далеко не бегать».

Квастму театрально откупорил обе бутылочки «пепси» и наконец вынул подрумянившиеся хлебцы. Я ловко оснастил каждый из них сыром и колбасой одновременно, и мы, обжигая пальцы, взяли по одному. Щурясь и понимающе улыбаясь друг другу, дуя на дымящиеся тосты, принялись их есть. Хватило каждому по три штуки. Не сказать, чтобы мы здорово насытились, но желудок отяжелел и приумолк.