Искатель. 1987. Выпуск №1

Так и полагалось, так крикнул бы всякий часовой, стоявший на любом довоенном посту. Но война заставила забыть многое из довоенного. На фронте крикнуть: «Стой, кто идет!» — часто значило обнаружить себя и вместо ответа получить пулю. Об этом Гаврилов подумал уже после того, как крикнул.

Из темноты послышался знакомый короткий хохоток. Он-то лучше всякого отзыва и дал понять: точно, свои, Бандура, кто ж еще может веселиться в такую минуту.

— Кто там с вами?

— Да Марыська.

— Какая Марыська?

— Докторша из села.

— Я тебе что говорил?! — взъелся было Гаврилов, подходя вплотную к Бандуре.

— Не заводись, сержант. Докторша — не помеха. Даже, пожалуй, наоборот. — Он снова хохотнул. И оборвал смех, добавил серьезно: — Раненые ж у нас.

Раненых было всего двое, и оба легкие — красноармеец Дынник с порванным пулей ухом да танкист Гридин, которому каким-то дивом осколком поцарапало зад. Но завтра, если появятся немцы, будут новые раненые, без этого не обойтись. И тогда докторша ой как понадобится. Что делать с ней после боя, когда придется уходить, об этом пока не думалось. Бой есть бой, может, и вовсе некому будет уходить.

— Вы чего ж, силком ее притащили? — спросил Гаврилов, косясь на лейтенанта.

— Зачем силком? — с напускной сердитостью ответил Бандура. — Мы не какие-нибудь. Сама напросилась, не отбиться.

— Я сама, сама, — послышалось из темноты. Впрочем, темноты уже и не было. Луна огромным фонарем висела над степью, и в ее свете ясно выделялись двое людей, близко подошедших за разговорами. Серебристые хлеба были, как половодье, и над ними возвышались две темные поясные фигуры, похожие на стрельбищные мишени.

— Лопаты принесли? — спросил лейтенант.

— Только две, — сказал Бандура. — Мы же не ходили по дворам, чтобы не выставляться на всю деревню. — Он резко обернулся, крикнул: — Марыська, тащи лопаты.

— Вы что же, женщину заставили лопаты тащить? — вскинулся Меренков.

— Да какая она женщина? Девчонка.

— Тем более.

Чем-то он был не похож сам на себя в эту минуту, и Бандура тотчас все понял по-своему, сказал тихо:

— Очень она красивая, товарищ лейтенант.

— При чем тут красивая!

— Ни при чем, конечно. Только мы рассудили: нельзя такую кралю немцам оставлять.

— Мы на войне, товарищ боец!

— Знамо, что на войне. Не на войне совсем было бы по-другому.

— Разговорчики! — встрял сержант Гаврилов. — Бери лопаты и бегом с Дынником рыть окоп.

— Уходим, — заулыбался Бандура. — Мешать не будем. А немцев в селе еще не было. Не приходили немцы.

Улыбка его в неверном свете луны показалась Меренкову насмешливой гримасой. Захотелось накричать на этого не в меру болтливого красноармейца, но он сдержался в первый момент, а затем и вовсе забыл про него, засмотревшись на девушку; она словно бы плыла через хлебное поле, и колосья бесшумно раздвигались перед ней. Серебристый ореол стоял над ее непокрытой головой, и плечи серебрились, и коса, перекинутая на грудь, поблескивала таинственно и волнующе. Лицо девушки терялось в темноте, но Меренков уже был уверен, что такой красоты он не видал ни разу.

— Ты кто — врач? — спросил Гаврилов, не дождавшись, когда Меренков опомнится.

— Ни, я ветеринар, в техникуме учусь.

— Ветеринар, да еще неполный. А ведь у нас лошадей нет.

— Я и людей могу, — Голос у нее был мягкий, грудной, такой голос, от которого парни теряют головы.

— Иди домой, — сказал Гаврилов, косясь на Меренкова. Тот молчаливо кивал, и было непонятно, соглашается он или возражает.

— Я не пойду.

— Здесь опасно…

Девушка вдруг взмахнула руками и закричала громко: испуганно, слезно:

— А там не опасно?! Вы ушли, и все. А немцы придут… Да я лучше удушусь… Или нет, я лучше застрелюсь прямо тут вот, пусть вам будет стыдно…

Она выхватила из-под курточки черный предмет. Блеснула воронением сталь, щелкнул затвор. И тут лейтенанта как подхлестнули, ринулся к девушке, обхватил ее, вырвал пистолет.

— Не смейте! Слышите? Не смейте!

Гаврилов засмеялся.

— Да у нее духу не хватит. Попугать только…

— Хватит! — нервно выкрикивала девушка.

— Не смейте, — твердил свое Меренков. — Нельзя вам. Обещаете?

— Обещаю. Если возьмете в свой отряд. Я комсомолка, все равно в партизаны уйду.

— Мы не партизаны, мы — подразделение регулярной Красной Армии.

— Мне все равно.

— Мы завтра примем смертельный бой с врагом.

— И я с вами.

— Будем драться до последнего.

— И я…

— Пошли, лейтенант, некогда нам тут лясы точить, — грубо прервал Гаврилов этот затянувшийся диалог.

— Обещаете? — твердил свое Меренков.

— Обещаю.

— Я… очень вас… прошу.

— Отдайте пистолет.

— Но чтобы вы больше…

— Больше не буду…