Искатель. 1989. Выпуск №1

— Ну, знаете, — повела плечиком Ратникова, — не вижу тут ничего очевидного. Два алкоголика сговорились меня очернить. Мне как-то неудобно напоминать старую пословицу: муж и жена — одна сатана.

— Азаркина не алкоголик.

— Да? — удивилась Ольга Аркадьевна. — А вы на нее повнимательнее посмотрите. Поверьте, уж в этом я разбираюсь. Повидала, знаете.

— Зачем же им вас оговаривать?

— Вам не понятно? Да вы посмотрите на них. И на меня, — при этих словах Ольга Аркадьевна чуть подалась вперед, отчего тонкая ткань платья натянулась, выразительно подчеркнув все, что было необходимо. — У меня все в порядке, все хорошо. И на работе, и дома. А у них — нет. И скорее всего уже никогда не будет. Думаете, они не понимают? Прекрасно понимают. Вот от этого все и происходит. Зависть, Олег Алексеевич, самая обыкновенная зависть. Я не впервые, к сожалению, ее на себе испытываю.

Она лгала, но так убедительно, так уверенно и была при этом настолько естественной — совсем никакой игры, что Сокольников против воли признался себе: если б не показания Азаркиной, он бы, пожалуй, поверил Ольге Аркадьевне. И все же Ратникова лгала, потому что не лгала Надежда Азаркина.

— Обстоятельства так очевидны, что вас арестуют, — сухо сказал он и впервые, пожалуй, пристально взглянул ей в лицо.

Он застал ее врасплох, и, хотя лишь краткий миг понадобился ей, чтобы взять себя в руки и спрятать что-то мелькнувшее в глазах, Сокольников все же заметил. Он не понял, что это было, но ручаться мог: не беспокойство и не страх.

Стремительно вошел Трошин. На Ольгу Аркадьевну он даже не взглянул. И она ни единым жестом или движением не отозвалась на его появление.

— Как дела? — Он мельком посмотрел в протокол. — Заканчивайте, Сокольников, у нас еще много чего сегодня намечено.

Но Сокольников отложил ручку и вежливо попросил Ольгу Аркадьевну посидеть несколько минут в коридоре. С приветливой и равнодушной улыбкой она вышла, оставив в кабинете тонкий и странный аромат духов.

— Ну, чего ты хотел? — нетерпеливо спросил Трошин.

— С ней нужно работать, — с недоумением ответил Сокольников. — Она пока все отрицает. Честное слово, такое впечатление возникает, что заранее готовилась.

— Может, и заранее, — легко согласился Трошин. — Шестые сутки с начала дела пошли. За это время многое можно было узнать.

— Но откуда? С Зелинским она никак не связана, Азаркины ее предупреждать не стали бы.

— Ты что, эти дни их за руку водил? В общем, не о том сейчас голову нужно ломать. Подводи черту и отпускай ее.

— Как отпускай? — не понял Сокольников. — А обыск?

— Обыск Гайдаленок решил пока не делать.

— Почему?

— Об этом ты лучше у него спрашивай. Это его право, он ни перед кем отчитываться не обязан.

Сокольников находился в растерянности. И по закону и по ситуации обыск был совершенно необходим. Чего же тут решать? Он так и сказал Трошину.

Тот задумался ненадолго и с улыбкой объяснил:

— Ты же сам говоришь, что она заранее готовилась. Какой же тогда смысл в обыске? Все равно ничего не найдем. Может, напротив, целесообразней не торопиться? Пусть она успокоится.

— Я бы с ней все-таки еще поработал, — упрямо сказал Сокольников.

— Не нужно. — Тон Трошина был непререкаем. — Заканчивай.

Удивление Сокольникова росло. Он не понимал, почему Трошин так скоро потерял интерес к делу.

— Может, все-таки…

Но Трошину надоело полемизировать.

— Хватит, поговорили, — с досадой сказал он. — Делай, что тебе велят. Не нужно никакой самостоятельности. Расследование ведет Гайдаленок, а не ты.

Сокольников обиделся.

— Пожалуйста. Поступайте как знаете.

Расписываясь в протоколе, авторучку Ольга Аркадьевна держала словно ликерную рюмку, — кокетливо отставив мизинчик. Может, потому подпись у нее выходила кругленькая, с завитушками, как зефирина. Последняя улыбка и перестук каблучков. Ушла.

Как ни в чем не бывало Трошин уселся на свое место и принялся разбирать бумаги. Но Сокольников долго молчать сейчас был не способен.

— Ну, чем теперь займемся?

Звучало в его тоне недовольство и открытый вызов. Однако Трошин пропустил этот вызов мимо ушей.

— Теперь? Занимайся своими делами. Что у тебя с заявлением по универмагу?

— Все в порядке. Осталось троих опросить… С Азаркиной-то как дальше?

— Да никак, — равнодушно пожал плечами Трошин. — Наша работа закончилась, дело у следователя.

— А четыре монеты, которые мы так и не нашли?

— Пускай Гайдаленок сам с этим разбирается.

— Ты Костину докладывал? — не отставал Сокольников.

Трошин со стуком положил на стол шариковый карандаш. Он немедленно покатился под незаметный уклон, громко и неприятно тарахтя гранями.

— Все, кому положено, обо всем знают, — раздраженно сказал он. — Есть очень ценное правило: не высовывайся, пока не спросят. Ты понял?

И перед самым падением успел подхватить карандаш.

— Нет, — упрямо произнес Сокольников.

— В общем, это неважно. Но я все-таки тебе объясню. Есть мнение: в данном случае не нужно перегибать палку.

— Чье мнение?

— Это тоже неважно. Руководства.

— Костина?

— Не Костина. Повыше.

— А все-таки?

— Какая разница! Есть мнение руководства, а это мнение нам полагается уважать.