Искатель, 1991 № 6

Все произошло очень быстро. Федя Сивцев поднял заднюю дверь фургона, выдвинул носилки навстречу подоспевшему Шитову и, выпрыгнув наружу, подхватил их со своей стороны. Через мгновенье шестой и пятый номера оказались у ямы и синхронным движением вывалили брезентовый сверток в черную щель. Раздался глухой удар, посыпалась земля. Сержанты загребали прямо носилками, словно огромной лопатой с четырьмя ручками.

— Что, инструмента нет? — зло спросил Сергеев и выругался.

— Да так быстрее, — отозвался Шитов, но все-таки сходил за лопатой.

Попов подумал, что если бы Кадиев был лодырем и прогульщиком или даже самым последним пьяницей и бродягой, схоронили бы его пристойней: при дневном свете, пусть в грубом, из неструганых досок, но гробу, с каким-никаким сочувствием и напутственными словами. Став Удавом, он поставил себя за пределы человеческих отношений.

В изголовье засыпанной ямы шестой номер воткнул табличку с надписью "неизвестный мужчина". Сев за руль, он вытер, руки куском ветоши и буднично сказал:

— Все, одним гадом на свете меньше.

Попова покоробило, но вдруг он совершенно отчетливо понял, что больше имя Удава не появится в оперативных сводках и спец-сообщениях: он не захватит заложников, не уйдет в побег, никого не изнасилует и не убьет. Сквозь тупое оцепенение он почувствовал облегчение и, повернувшись к Сергееву, бодро сказал:

— Ну что, по домам?

Тот посмотрел внимательно и подмигнул.

РАФ ехал по городу-обычная санитарная машина, развозящая выполнивших ответственную, тяжелую и нервную работу, усталых и оттого молчаливых людей.

Валентина привыкла к заполночным возвращениям мужа, а к отгулам — нет и потому удивилась, что он не поднялся по будильнику. Валера отошел от болезненного сна только к обеду, но чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Происшедшее: накануне против ожидания не тяготило его, как будто привиделось во сне или происходило с кем-то другим. Он провел день в непривычном безделье, а к вечеру жена послала за хлебом и молоком. Хлеб Валера купил и под мелким моросящим дождем обошел молочные магазины, так как последний раз ходил за продуктами года три назад и не знал, что все молочное раскупают еще до десяти утра.

Домой он вернулся раздраженным, но, переступив порог, остолбенел, враз забыв диалоги с желчными продавщицами: прямо посередине коридора стояла пара галош с новой розовой подкладкой, допотопных галош, которые уже никто не носил и которые вчера дважды слетали с босых ног Удава. Сознание подернулось странной пеленой, померещилось, что сейчас из Комнаты выйдет Удав с замотанной головой, но вышел наставник молодых, Иван Алексеевич Ромов, со своей доброй пластмассовой улыбкой.

— Ну, здорово! — захихикал он и сразу согнал улыбку. — Да чего с тобой, Валера? Плохо, что ли, стало?

— Галоши! — ткнул пальцем Попов. — Откуда галоши?

— Да мои галоши, дурачок! — Ромов хлопнул руками по бокам. — Надо же, что удумал! В галошах, если хочешь знать, самое, милое дело: и ноги всегда сухие, и разуваться не надо…

Наполеон говорил что-то еще, но Валера не слушал, пелена растаяла, но осталось неприятное чувство, будто только что он чудом избежал падения в глубокий черный колодец и сейчас, стоит еще у зияющего провала.

— Ну, чего гостя в коридоре держишь? — выглянула из кухня разрумянившаяся Валентина. — Я уже на стол собрала, премию обмыть…

— Какую премию? — машинально спросил Попов, протягивая жене пакет с хлебом.

— А вот Иван Алексеевич принес — шестьдесят рублей! — Валентина вынула из кармашка фартука новенькие десятки. — Как раз кстати, Настасье долг отдам…

Попов понял, что радость жены связана с тем жутким ощущением, которое только что охватило все его существо, но все же вопросительно взглянул на Наполеона. Тот чуть заметно кивнул.

— Пойдем, Валерочка, я для расслабления бутылочку захватил, все в порядке, все хорошо… А распишешься у Михайлыча в ведомости послезавтра, — шепнул он. И прежним голосом продолжил: — Начальство тебе три дня отгулов дает, потому что операция была сложная, а ты показал себя хорошо.

— Он у меня молодец! — поддержала Валентина. — Только кто это ценит? В райотделе дни. да ночи пахал — ни премий, ни отгулов. А в Управлении, вишь, все по-другому…

После третьей рюмки Валера действительно расслабился, и ужин прошел весело.

Об инциденте с галошами Ромов подробно пересказал Викентьеву, но тот вопреки своему обыкновению анализировать мельчайшие фактики и вроде бы второстепенные детали не придал значения происшедшему.

— Ты своими галошами кого хочешь доведешь! Ботинки на микропоре купить не можешь? Вчера получил сотню — как раз хватит! Или нам скинуться?

— Сотню я уже бабке отдал, — миролюбиво сказал Наполеон. — Она как получает деньги — верит, что я на стройке дежурю, а как потратит — снова не верит, до следующего раза.

Иван Алексеевич громко присосал челюсть, что он делал всегда, когда хотел продемонстрировать свою безвредность и доверие к собеседнику.

— А ты чего, Володя, со своей поругался? — проницательно спросил он и попал в точку.