Тяжело опираясь обеими руками на палку, старик медленно с усилием поднялся на ноги и окинул взглядом помещение. В дальнем углу валялся грязный измятый тюфяк. На столе, сколоченном из деревянных ящиков, стояли примус и покрытая щербинами синяя эмалированная кастрюля, давно немытый пол был усеян куриными перьями.
Старик наконец увидел то, что искал, — прислоненный к стене возле тюфяка тяжелый железный прут, — и заковылял к нему, глухо постукивая палкой по дощатому полу. Глаза собаки неотступно следили за каждым его движением. Старик переложил палку в левую руку, правой взял железный прут, подволакивая одну ногу, вернулся к собаке, неожиданно замахнулся и с силой ударил животное прутом по голове. Затем отбросил прут и посмотрел на Джадсона. Джадсон продолжал стоять на широко расставленных йогах, пуская слюни по подбородку. Старик заметил, что у него теперь дергались уголки глаз. Он подошел к нему, заговорил очень тихо и медленно, едва сдерживая гнев. Губы у него шевелились только на одной половине лица.
— Ты сломал ей хребет.
По мере того как гнев его перерастал в ярость, старик находил все новые слова и, задрав голову, выплевывал их в лицо долговязому Джадсону, а тот шаг за шагом отступал к стене.
— Ты подлый и трусливый живодер. Это моя собака. Какое ты имеешь право бить мою собаку? Отвечай мне, слюнявый псих. Отвечай!
Ладонью левой руки Джадсон медленно потер рубаху на груди. Теперь у него уже дергалось все лицо. Уставившись в пол, он ответил:
— Она все время лизала свою лапу, и я не мог вынести этого звука. Ты же знаешь, что я терпеть не могу таких звуков, а она все лизала и лизала. Я велел ей прекратить, а она посмотрела на меня, вильнула хвостом и снова принялась лизать. Я не вытерпел и побил ее.
Старик ничего не сказал. Он хотел было ударить Джадсона и даже поднял руку, но тут же опустил ее, плюнул на пол, повернулся, вышел на солнечный свет и направился через луг к низкорослой акации, где жевала свою жвачку черная корова. Она стояла и смотрела, как он ковыляет к ней. Ее челюсть двигалась размеренно, словно в такт медленно работающему метроному. Старик остановился возле коровы и погладил ее по шее. Прислонившись к ней, почесал спину концом своей палки. Он долго чесал ей спину, время от времени тихо шепча ласковые слова.
Ему приятно было стоять в густой тени акации, наслаждаясь пышной после обильных дождей растительностью — в это время года напоенная влагой трава в горных районах Кении такая сочная и зеленая. На севере высилась гора Кения. От ее снежной шапки к небу поднималась легкая белая дымка. Внизу на склонах горы обитали слоны, оттуда по ночам иногда рычали на луну львы.
Шли дни, Джадсон молча продолжал выполнять свою работу на ферме; он собирал кукурузу, выкапывал бататы и доил корову, а старик большую часть времени сидел в своей хижине, прячась от жестокого африканского солнца. Лишь в конце дня, когда становилось прохладней, он выходил наружу и брел к корове, возле которой ежедневно проводил не менее часа. Выйдя однажды из хижины, он увидел рядом с коровой Джадсона. Выставив вперед ногу и медленно теребя ухо, он стоял и как-то странно смотрел на животное.
Что это на тебя снова нашло? — спросил старик, доковыляв до него.
— Она все время жует, — ответил Джадсон.
— Корова жует свою жвачку, — сказал старик. — Оставь ее в покое.
— Этот звук, ты разве его не слышишь? Она хрустит так, будто у нее во рту голыши. Ты только послушай — хрустит себе и хрустит не переставая, а там всего-навсего трава да слюни. От этого звука у меня аж в голове свербит.
— Убирайся, — сказал старик. — Скройся с глаз моих долой.
На рассвете старик, как обычно, сидел и поглядывал в окно, наблюдая, как Джадсон идет из своей лачужки доить корову. Он сонно плелся по полю, на ходу разговаривая с самим собой и оставляя на мокрой траве темно-зеленый след. В руке у него была на четыре галлона — банка из-под керосина, которая служила ему подойником. Из-за крутого горного склона выплывало солнце, в его лучах Джадсон, корова и акация отбрасывали длинные тени. Старик видел, как Джадсон поставил банку на землю, достал спрятанный под акацией ящик и примостился на нем, приготовившись доить. Внезапно он опустился на колени и принялся ощупывать коровье вымя. Со своего наблюдательного поста старик тотчас заметил, что молока в вымени нет. Джадсон поднялся и быстро зашагал к хижине. Он остановился под окном, возле которого сидел старик, и посмотрел вверх.
— У коровы нет молока, — сообщил он.
Старик высунулся из раскрытого окна.
— Это ты выдоил молоко, вшивый ублюдок.
— Нет, — ответил Джадсон. — Я всю ночь спал.
— Ты. — Старик еще больше высунулся из окна, произнося слова одной половиной рта. — Я с тебя шкуру спущу.
— Это не я, это, наверное, туземцы из племени кикуйу ночью выдоили молоко, — возразил Джадсон. — А может быть, корова заболела.
Старику показалось, что Джадсон говорит правду.
— Ладно, посмотрим, как она вечером будет доиться, — сказал он. — А сейчас, Бога ради, сгинь с моих глаз.