Вскоре мне пришлось покинуть Редчерч. Меня назначили на довольно незначительный, хотя и весьма ответственный пост в Военном министерстве, что, естественно, вынуждало меня жить в Лондоне. Я был целиком загружен работой даже по субботам и воскресеньям, но вот наконец мне предоставили краткосрочный отпуск — всего несколько дней, погубивших мою жизнь, принесших мне самые ужасные испытания, какие только могут выпасть на долю человека, и в конце концов приведших меня сюда, на скамью подсудимых, чтобы отстаивать, как я это вынужден делать сегодня, и жизнь свою, и честь.
Деревня Редчерч расположена милях в пяти от железнодорожной ветки, куда Эна приехала меня встречать. С тех самых пор, как я душой и сердцем стал принадлежать Эне, это было первое наше с ней свидание после длительной разлуки. Не буду подробно останавливаться на этом эпизоде, поскольку не знаю, посочувствуете вы мне и поймете эмоции, выводящие мужчину из равновесия в подобные моменты жизни, или же останетесь безучастными ко всему мной сказанному. Если вы наделены живым воображением, то поймете мое тогдашнее состояние, а если нет — значит, мне и надеяться нечего на ваше сочувствие и вам остается довольствоваться лишь голыми фактами.
А факт этот, если констатировать его безо всяких иносказаний и экивоков, заключается в том, что по пути от железной дороги до деревни Редчерч меня подвели к совершению самого неблагоразумного, самого, если хотите, бесчестного в жизни моей поступка. Я раскрыл, я выдал этой женщине секрет чрезвычайной важности — военную тайну, от которой могли зависеть как исход войны, так и жизни бесчисленных тысяч людей.
Случилось это прежде, чем я начал осознавать, какую преступную оплошность допускаю, прежде чем сообразил, что эта женщина с ее цепким умом способна свести воедино мои разрозненные намеки и получить общую картину хранимого в строгом секрете плана.
Начало было положено слезными ее стенаниями по поводу того, что армии союзников остановлены и удерживаются на несокрушимых оборонительных рубежах германцев. В ответ я постарался объяснить ей, что справедливее было бы говорить о наших несокрушимых оборонительных рубежах, которые удерживают неприятеля, поскольку захватчиками являются германцы.
— Неужто же Франции с Бельгией никогда не избавиться от этих захватчиков? — взволнованно восклицала она. — Неужели нам вечно суждено рассиживать перед немецкими окопами и мириться с тем, что германцы хозяйничают в десяти провинциях Франции? Ах, милый Джек, скажи хоть ты мне Бога ради какие-нибудь утешения, вдохни хотя бы искорку надежды в мое бедное сердце, а то мне порой кажется, что того и гляди оно разорвется от горя. Вы, англичане, — такой уравновешенный народ, вам ничего не стоит вынести подобные испытания, мы же, французы, устроены по-другому, мы горячее вас сердцем и душевно более ранимы, чем вы. Скажи мне, что не все еще потеряно! Хотя, наверное, это глупая просьба — откуда тебе, простому капитану, знать про то, что ведомо лишь твоему высокому начальству в Военном министерстве?
— Между прочим, случайно или не случайно, но я довольно хорошо информирован, — отвечал я. — Можешь больше не переживать, ибо мне доподлинно известно, что скоро мы двинемся в наступление.
— Что значит — скоро? Найдутся люди, для которых следующий год может показаться достаточно близким сроком.
— Это произойдет еще до конца нынешнего года.
— Может, через месяц?
— Еще, пожалуй, скорее.
Она стиснула мои пальцы в своей ладони.
— Ах, дорогой мальчик! Ты вселяешь в мое сердце величайшее счастье! Однако же теперь я начну жить в таком тревожном ожидании, что через неделю просто сойду в могилу.
— Ждать не придется и недели.
— Тогда скажи, — продолжала она своим вкрадчивым голосом, — пожалуйста, скажи мне одну лишь вещь, Джек, — всего одну вещь, и я тебя перестану донимать расспросами. Наступление начнут наши храбрые французские солдаты? Или же его предпримут ваши бравые Томми?[6]
— И те и другие.
— Восхитительно! — воскликнула она. — Я поняла. Атака начнется в таком месте, где французские оборонительные линии соединяются с английскими, и солдаты обеих наших наций разом ринутся в совместное победоносное наступление.
— Нет, — отвечал я, — они будут действовать раздельно.
— Но ведь из твоих слов я как будто бы поняла — хотя женщины, конечно же, ничего не смыслят в этих вопросах, — что наступление будет совместным.
— Ну и что? Если французы, к примеру, начнут атаковать под Верденом, а британцы, положим, под Ипром,[7]
то и в этом случае наступление будет совместным, хотя армии союзников и отделены одна от другой сотнями миль.— Ах, теперь наконец понимаю! — опять воскликнула она, хлопая в ладоши от восторга. — Они станут атаковать на разных концах фронта, и проклятые боши не сумеют сообразить, куда им направить свои резервы!
— Примерно в этом и заключается смысл обеих операций — настоящее, полномасштабное наступление под Верденом и огромная по своему размаху ложная атака под Ипром.
Внезапно меня охватило леденящее душу подозрение. Помню, как отпрянул от нее и пристально посмотрел ей в глаза.