Искатель. 1995. Выпуск №2

Перед вами кадровый офицер с пятнадцатилетним стажем воинской службы, капитан Второго Бреконширского батальона, принимавший участие в южноафриканской кампании и удостоенный упоминания в приказе среди особо отличившихся в сражении при Даймонд-Хилле.[2] Когда разразилась война с Германией, меня откомандировали в только что сформированный Первый Шотландский егерский полк для выполнения обязанностей начальника штаба. Эта часть была расквартирована в деревне Редчерч, графство Эссекс, солдаты жили в казармах, офицеры же размещались на постое у местных жителей. Лично я квартировал у мистера Маррифилда, местного сквайра,[3] в доме которого и повстречался впервые с мисс Эной Гарнье.

Давать этой даме характеристику сейчас покажется, может, и не особенно своевременным или уместным, однако же как раз ее личные качества и лежат в основе всех моих злоключений. Думаю, позволительно будет заметить, что, по моему искреннему убеждению, Природа вряд ли когда еще создавала женщину с более совершенным сочетанием красоты и ума, чем у Эны Гарнье. Эта стройная двадцатипятилетняя блондинка отличалась необыкновенно нежными чертами и выражением лица. До нашей встречи любовь с первого взгляда мне представлялась выдумкой романистов, но с той самой поры, как я впервые увидал мисс Гарнье, для меня существовало одно лишь устремление в жизни — жениться на этой дивной красавице. Прежде я и не подозревал, что способен на столь бурные чувства. У меня нет особой охоты распространяться на эту тему, однако же, чтобы объяснить свой поступок — и смею надеяться, вы его поймете, если даже и осудите, — я должен констатировать, что под влиянием обуявшей меня неистовой, стихийной страсти я на время позабыл про все на свете, кроме неодолимого желания завоевать любовь этой необыкновенной девушки. Все же, справедливости ради, следует сказать, что, как бы там ни было, а честь солдата и джентльмена я всегда ставил превыше всего в жизни. Слушая мой рассказ, вы, конечно же, вправе усомниться в этом, но посудите сами: чем же иным является все мое преступление, как не отчаянной попыткой спасти то, что я чуть было не погубил под влиянием минутной слабости?

Вскорости я заметил, что эта прекрасная особа отнюдь не безразлична к моим ухаживаниям. Среди домочадцев мистера Маррифилда мисс Гарнье занимала довольно необычное положение. Она обучала французскому языку троих малолетних детей сквайра, примерно за год до этого приехав из южнофранцузского города Монпелье по объявлению, помещенному в газетах супругами Маррифилд. От платной должности гувернантки, однако же, она отказалась, предпочтя статус друга и гостьи семейства.

С ее слов нетрудно было заключить, что Эна всегда питала большую приязнь к англичанам и мечтала поселиться в Англии, а начавшаяся война лишь ускорила перерастание этих симпатий в страстную привязанность к союзникам по оружию, ибо германцев она ненавидела всеми фибрами своей души. Как она сама мне сообщила, дед ее при весьма трагических обстоятельствах погиб во время кампании 1870 года,[4] а оба ее брата находятся в действующей французской армии. Голос у Эны прерывался от негодования, когда речь заходила о надругательстве над Бельгией,[5] и не раз у меня на глазах она целовала личные мои саблю с револьвером, поскольку надеялась, что им еще не миновать применения в боях с ненавистным противником.

Подобные чувства не могли, разумеется, не способствовать успеху моих ухаживаний. Я был готов тотчас на ней и жениться — безо всяких проволочек, — однако же она не соглашалась на это. Свадьба откладывалась до окончания войны, так как Эна настаивала на всенепременнейшем соблюдении французских приличий, требующих, чтобы я посетил Монпелье для сватовства и знакомства с ее родственниками.

Помимо всех прочих совершенств, Эна обладала очень редким для женщин достоинством — она была искуснейшей мотоциклисткой. Ей нравилось совершать дальние мотоциклетные прогулки — в одиночестве, — но после нашей помолвки мне дозволялось иногда сопровождать ее в этих поездках.

Эне, однако же, были присущи капризный нрав и непостоянство настроений, хотя в моих глазах это и придавало ее личности еще большее очарование. Временами она могла казаться самим олицетворением нежности, но порой в ее манерах появлялась вдруг отчужденность или даже резкость. Бывали случаи, когда безо всяких на то причин она мне отказывала в праве сопровождать ее, а если я просил объяснений, удостаивала меня негодующим взглядом. Потом она могла сменить гнев на милость и компенсировала свою нелюбезность маленькими знаками внимания и нежности, от которых мои расстроенные чувства мигом успокаивались.