Искатель. 2009. Выпуск №06

Марина никогда не звонила мне в обсерваторию — значит, что-то случилось, и, конечно, ужасное. До почты от главного здания было метров триста, и я установил свой личный рекорд. Запыхался так, что Надя приказала мне сначала посидеть, отдышаться, иначе Марина твоя, мол, ничего, кроме пыхтения не услышит.

Голос жены был слышен на удивление хорошо, будто совсем рядом. Я готов был услышать… не знаю что, я и представить не мог, что могло случиться, только бы не с мамой или папой…

«Володька, — сказала Марина, — я была у гинеколога, у нас будет ребенок, представляешь, Володька, ребенок, я не могла дождаться пятницы, еще целых три дня, умереть можно, я решила тебе позвонить…»

Я слушал и молчал, молчал и слушал, хотел вставить слово, но не знал какое. Голос, конечно, пропал, что-то на линии сорвалось, как обычно. «Заказать еще раз?» — спросила Надя, она, конечно, все слышала в наушниках и смотрела на меня, как мне показалось, с одобрением. «Нет, — сказал я, — не нужно». Я уже решил, что в такой момент нужно быть рядом с женой, вернулся к шефу, все ему объяснил, он сказал: «Конечно, поезжай». Я быстро собрался… До города добираться в будний день довольно сложно — выйти на главную дорогу, голосовать, на попутке доехать до ближайшего селения, а если повезет, то до Шемахи, там есть рейсовые автобусы, и если, опять же, сильно повезет, то поздно вечером можно оказаться дома. Я так и собирался сделать, но слухи расходились быстро, я и до нашего коттеджа дойти не успел — Сема шел навстречу в своей кожаной куртке и держал два мотоциклетных шлема. «Поехали, — говорит. — Будем в городе через два часа».

Что-то шевельнулось в душе… Или мне потом казалось, что в душе что-то шевельнулось? Не знаю. Два часа — и дома. Конечно, поехали. Я вцепился обеими руками в держалку перед задним сиденьем, мне казалось, что мотор рычит сильнее обычного, а ветер свистит, будто хочет что-то сказать, и Сема тоже что-то говорил, но ветер относил слова в сторону, и я не слышал ничего, кроме отдельных звуков, из которых можно было сложить все, что угодно.

На Джебраиловском спуске, в шестидесяти километрах от города, Сема не вписался в поворот. То ли скорость была слишком большая, то ли на дороге колдобина, то ли лежало что-то… Я и понять ничего не успел — ехали мы нормально, и вдруг повело куда-то вправо, земля оказалась сверху, а мотоцикл провалился, и я по-чувствовал, что лечу, как птица… Так мне почудилось на мгновение, такое короткое, что я не успел насладиться полетом.

Ужасная боль — и все.

То есть — почти. Было еще что-то, продолжавшееся то ли краткое мгновение, то ли вечность. Ощущение времени исчезло, возник свет. Слепящий, но всасывающий в себя. И чей-то голос, сказавший одно слово… Какое? Не помню.

Свет, голос…

6

Я ответил по-уставному: «Так точно, товарищ старший лейтенант», щелкнул каблуками…

И тут на меня обрушилось. Пришлось ухватиться рукой за какой-то предмет, стоявший между мной и дверью. Я так и не вспомнил, что это было. Услышал: «Что с вами, капитан? Вам плохо?» — покачал головой и смог выйти (вытащить себя за волосы) в коридор, где меня скрутило окончательно. Я сел на корточки и сколько так просидел, не знаю. Наверно, все-таки недолго, иначе старлей Гузеев, выйдя из кабинета, застал бы меня в непотребной позе, и могу себе представить его реакцию.

Могу себе также представить, что случилось бы с любым человеком, нормально прожившим двадцать шесть лет и вдруг — ни с того ни с сего, на ровном, можно сказать, месте! — вспомнившим что есть (были?) у него и другие жизни в количестве четырех, и в каждой он умер, но в разном возрасте, причем в последний раз — только что, сейчас, когда я выслушал приказ старлея о плановом проведении летних полевых учений. О Господи… Этот удар. Металл или что там обрушилось мне на спину и поволокло, и мордой о камень… Почему я согласился поехать с Резником? Но ведь он хороший водитель, ни разу с ним ничего не случалось! Как теперь Марина…

Стоп. Что Марина? Жена ждет меня с дежурства, и я надеялся, что она приготовила на ужин мои любимые голубцы со сметаной.

Оклемался я быстро, все-таки четыре мои памяти, прибавившиеся к пятой, настоящей (я считал ее настоящей, хотя интуитивно понимал, что никакого преимущества по сравнению с другими она не имела), включили меня в новую-старую реальность, и я не то чтобы сразу ее принял, но шестым чувством понял, осознал, что другой не будет.

Я шел домой и распихивал воспоминания в нужные ячейки — точнее, запоминал, что где лежит и какой я откуда. Пот струйкой стекал по спине, день выдался хотя и не из самых жарких, в августе бывало и похуже, но тридцать семь — тоже не та температура, при которой приятно выходить под солнце и плестись домой мимо кипарисов, вытянутых, как солдаты на плацу, тени от них почти не было, разве что символически.

Хорошо, что после универа я согласился на предложение майора Ханаева! Мог бы…