Искатель. 2013. Выпуск №3

— Я очень рада, что ты в добром здравии, возлюбленный Эш Шамаш, — сказала Лилит как ни в чем не бывало — спокойно, размеренно и по-королевски величественно. — Правда, ты потерял в размерах, но это поправимо… Ты уж извини, но пришлось тебе расстаться с телом — его восстановить уже было невозможно — еле двигающийся полутруп. Главное, душа уцелела — этого для нас достаточно! И, как я вижу, теперь вполне вменяемая… Ладно, лирику на потом! Вукху, эликсир жизни господину! — И хлопнула в ладоши.

Ворон вспыхнул фиолетово-лиловыми искрами и в одно мгновение обратился в горбатого клювоносового карлика с черными маленькими глазками и тонкими по-птичьи ручками и ножками, с иссиня-черными жидкими волосиками хохолком. Он бросился к очагу и снял с крючка котел, весь наполненный золотистой жидкостью, и не без труда поставил его прямо на стол. Затем хлопнул в ладоши, и в руках его оказалась длинная соломинка, из которых обычно пьют сок.

Ганина не нужно было просить дважды. Его уже тянули к странной жидкости неодолимые голод и жажда. Он чувствовал, что ему необходимо это выпить, иначе он умрет!

Он вспорхнул на стол и, жадно схватив соломинку, стал, швыркая и сопя, пить. Напиток напоминал чем-то глинтвейн, приторно-сладкий, обжигающе-горячий. Уже первые глотки золотистого напитка стали наполнять его неистовой жизненной силой. Он почувствовал, как начинает потихоньку расти и крепчать. Его тело раздувалось не только ввысь, но и вширь, сознание прояснялось, он становился все сильнее и сильнее. Вот уже он смог пересесть на стул, а потом и стоять на полу, вполне дотягиваясь до крышки стола. Вместо щупалец у него появились руки и ноги, череп оброс густой шелковистой шевелюрой. Лилит всякий раз удовлетворенно кивала, внимательно следя за изменениями во внешности Ганина.

Наконец жидкость в котелке закончилась.

— Красавец, нечего сказать! Вукху, зеркало!

Клювоносый выхватил из кармашка своего бархатного костюма с длинными, как птичий хвост, фалдами медное зеркало на длинной деревянной полированного дерева ручке, и Ганин с нетерпением взглянул в него… Вздох разочарования вырвался из его уст — там был опять проклятый Аполлон, с идеальными пропорциями тела, с налитыми кровью губами, румяными щеками и золотистыми кудрями, а глаза источали такой яркий солнечный свет, что белков вообще видно не было…

— Хорош, не правда ли? Не зря я столько колдовала! Но не это главное. Жизненная сила к тебе вернулась с избытком, пора действовать — и как можно скорее! Отец уже рвет и мечет, и рано или поздно он обнаружит тебя. Ищейки Сета возьмут след, и даже в моей цитадели мы не в безопасности.

— И что же нам тогда делать?

— Единственный мир, где ты будешь от него в безопасности, как это ни парадоксально, — твой собственный.

— Почему?

— Не спрашивай, долго объяснять… — с досадой махнула рукой Лилит, вставая. — В общем, его очень хорошо охраняют, причем так, что даже мой папаша со всей своей шайкой туда не может проникнуть — именно поэтому ему и понадобилась эта затея с портретом. Но чтобы он и туда не проник, его портрет, который ты почти дорисовал, надо уничтожить! Тогда ты захлопнешь Врата окончательно, и он тебя уже никогда не достанет, как и меня, потому что я тоже останусь там, в твоем мире… Мне даже страшно подумать, что со мной сделает отец, если я попаду в его лапы! В гневе он беспощаден! — Лилит, явно волнуясь, принялась ходить туда-сюда, как маятник.

— Но как же я его уничтожу? — развел руками Ганин. — Да и как его достану, если рисовал я его на небесах?!

— Не говори чепухи! — резко оборвала его Лилит. — Небеса — это иллюзия, недорисованный портрет по-прежнему стоит в библиотеке. А уничтожить его можешь ты так же легко, как обыкновенный, — достаточно просто его поджечь. Но поджечь его должен именно ты, своею собственной рукой! Портрет — твой, и только ТЫ можешь его уничтожить! Ни я, ни мои слуги, ни даже сам Сет, что может одним взглядом спалить весь ваш земной шар, не можем его даже поцарапать! Ты ЭТО понимаешь?

— Понимаю… — прошептал Ганин. — А как же твой портрет?

— А-а-а, зришь в корень… — лукаво ухмыльнулась она, обнимая Ганина. — Его ты вынесешь из дома — боюсь, дом может взорваться ко всем чертям. Я по-прежнему буду жить в нем, в нарисованной тобой лужайке с замком, и буду приходить к тебе, как и прежде, как и ты — ко мне, и больше ничто нас не разлучит… И никто… — Последние слова Лилит прошептала уже еле слышно, томно закрыв глаза и нежно прикасаясь своими теплыми и приторно-сладкими устами к его губам.

Ганин судорожно сглотнул слюну.

— Но я хочу жениться на Снежане, — тихо, но твердо сказал Ганин, легко отстраняя Лилит.

Его слова прервал мелодичный, но металлически бездушный жестокий смех.