Искатель, 2014 № 07

— Я не поняла. В каком смысле?

— Характер, привычки, приоритеты.

— Почти ничего. Она примерно ровесница моей мамы. Я с ней практически не общаюсь.

— А с кем на эту тему можно поговорить?

— На нашей улице главный спец по сплетням баба Люба. Дом восемнадцать.

— А сейчас она где может быть?

— Баба Люба? Дома, наверное.

— Она живет одна?

— Одна. Года три уже.

— Собака у нее есть?

— Нет, по-моему.

— Спасибо. И передайте брату, чтобы он зашел к Виктору Леонидовичу насчет работы. Прямо завтра. Его ждать будут. И возьмут обязательно.

— Я передам. Мама будет вам очень благодарна.

— До свидания.

— Счастливо! Приходите к нам еще. Если не боитесь.

Посохин развернулся и покачал головой. Почему все симпатичные девчонки такие наглые? И это не веяние времени — двадцать лет назад они были не менее раскованными. Почти все из них и раньше считали, что красота дает им право унижать, лгать, предавать и насмехаться. А в будущем что начнется, подумал майор, когда медицина всех женщин на Земле сделает красивыми, стройными и на века молодыми?!

Ворота бабы Любы оказались на запоре. Посохин поднял камешек и бросил через штакетник в окошко. Потом бросил еще один. За стеклом мелькнуло нечто белое. Посохин помахал рукой. Через минуту он услышал скрип открываемой двери и кто-то, подойдя к воротам, старушечьим голосом спросил:

— Вам кого надо?

— Мне баба Люба нужна. Я из милиции (майор не стал представляться полицейским, посчитав, что лучше будет назваться по старинке).

— А-а-а! — прозвучало за воротами. — Сычас открою.

Клацнула щеколда, ворота отворились, и майор увидел перед собой маленькую старуху в темно-коричневом платье в мелкий горошек и белом платочке, которая оценивающе смотрела на него. Взгляд у нее был ясный и цепкий.

Посохин достал удостоверение.

— Павел Петрович Посохин.

— А, я все равно ни черта не вижу! — махнула рукой старушка. — Проходи.

— А что же вы меня пускаете?

— Что я, в восемьдесят лет жулика не распознаю?! Для чего я тогда жила?

Посохин прошел во двор. Старушка снова заперла ворота.

— Ступай в хату.

Майор поднялся на крыльцо и вытер ноги о коврик.

— Ишь, воспитанный. Иди, иди.

В доме был образцовый порядок. Полы блестели, зеркала сияли, дорожки лежали идеально ровно. На телевизоре, комоде, на спинках стульев лежали вышитые крестиком салфетки. Перед висевшей в углу иконой горела восковая свеча — майор определил по запаху.

— Хорошо у вас, баба Люба. Красиво, чисто. Все на своих местах.

— Силы, слава Богу, еще есть. Чего не убраться. Еще бабка моя говорила: «Как только ляжешь, так смерть за тобой и придет. Подумает, бледня, что ты жить устала, и тут же за горло — цап!».

— А что, еще не устали, баба Люба?

— Ну, бывает, когда занедужу. А так я еще девка хоть куда!

Баба Люба засмеялась, прикрывая рот ладонью.

— Баба Люба, мне с вами посоветоваться надо.

— О чем это?

— Об одном человеке.

— А я его знаю? А то разговор пустой получится.

— Думаю, знаете.

— Об ком же это? О мужике или о бабе?

— Об Оксане Лебедевой.

— А, об Оксанке. А чего о ней говорить? Девка она неплохая. Не то жениться на ней задумал?

— Да женат я, баба Люба. Вон, кольцо на пальце, — Посохин выставил вперед руку. — Друг мой ею интересуется.

— Тоже милиционер?

— Нет, шофер.

— Ага! Это дело хорошее. Денежное. А как твой друг насчет водочки?

— Честно скажу, слабоват.

— Тогда не знаю.

— Что так, баб Люб?

— Оксанка женщина хорошая, но тихая. Боюсь, друг твой ее поколачивать будет. Водка рано или поздно всем набекрень мозги сворачивает.

— А если у него любовь?

— Это еще хуже! Оба мучиться будут.

— Так уж и оба мучиться?

— А то! Когда протрезвеет, как он себя чувствовать будет, если увидит, что любимую по пьяни расписал снизу доверху, а?

— Да, баба Люба, вы правы. Я как-то сразу не сообразил.

— Вот! Но если он зарок даст — а если душой любит, то даст, — может, все у них и сладится. Оксанка баба нежадная и на ласку ответная.

— Да, сейчас такое редко встретишь. Спасибо, баба Люба, за помощь! Буду с другом говорить, чтобы завязывал с выпивкой. А детей у Оксаны нет?

— Нет, милок. Был у нее ребеночек, но еще маленьким помер. А потом и муж скончался ейный.

— От чего?

— На север поехал на заработки и погиб. Молодой еще был. С тех пор она и одна.

— А к ней никто не ходит?

— Из мужиков, что ли?

— Ага.

— Скрывать не буду, одного ухажера я видала. Но только одного. С прошлого лета стал к ней заглядывать.

— А какой он из себя?

— Не очень молодой, но видный. Коренастый. Виски седые у него. Всегда в новое, чистое одет. Приятный мужчина.

— Вот это да! Это же мой друг Николай.

— Я же и говорю, Оксанка женщина хорошая, не гулящая. Как в кине перед мужиками балованные бабы и девки, передком не крутит.

— Мне уже пора, баба Люба, — встал из-за стола Посохин. — Приятно было с вами познакомиться.

— Чего же ты так быстро уходишь? Может, еще посидишь?

— Рад бы, но дела поджимают.