Искатель. 2014. Выпуск №4

Сели за маленький столик на кухне. Зотов налил посетителю кружку кефира, себе — рюмку спиртного.

— Такое получается дело. У меня по тунеядству и злостной неуплате алиментов проходит одна женщина, которую фактически сам муж подтолкнул к пьянству. Выгнал из дому и отобрал ребенка. Чуть не повесилась. Я разговаривал с ней. Она добровольно рвется в тюрьму. А я становлюсь невольным соучастником этого.

— И становись!

— Дмитрий Петрович! Но ведь есть еще какой-то выход?

— Да чего ты хочешь, в конце концов?

— Надо ее не посадить. Чтоб не повесилась. И чтоб ребенок вернулся к ней.

Зотов звучно постучал по столу острым ребром ножа:

— А ты вот что сделай… Перво-наперво на работу куда-нибудь воткни. Можно будет сказать, что она трудоустроена. Об алиментах и задолженности там с бухгалтерией решишь. Пусть только заявление напишет. Тогда дело легко прекратить… Можешь определить к врачу-наркологу… Я ему позвоню. Ты только ее настрой соответственно. Скажи, что и ребенка вернем, если пить бросит… Квартира-то хоть у нее есть, где жить?

— У матери.

— Всего и дело-то у тебя. Я думал, убийство какое-нибудь, а тут….

— Дмитрий Петрович! Но ведь это тоже почти убийство.

— Толкуй еще… Мне на лекцию скоро.

Комлев пожал Зотову руку и вышел: «Юристы — подлецы. Ну и ну! И это мне говорит человек, бывший следователь прокуратуры. По его словам, сделка с совестью правомерна. Как же так? А впрочем, разве может быть безукоризненен и сам закон?!»

Уже в отделе увидел у самой двери кабинета Недосекину.

— Пришли? — глянул на свои, подаренные отцом командирские часы. — Точно. Я же вам на одиннадцать повестку выписывал.

Не переставал удивляться, как это быстро и ладно пришли они к пониманию. Он ждал сопротивления, отчаянного неверия и, прежде всего в саму себя, в собственную возможность заново начать жить. Но, видимо, была у нее внутри какая-то потаенная надежда на лучшее, на исключительный случай, на спасение — пусть на самом краешке пропасти…

И когда она выслушала Комлева, очевидно, подумала, что вот он этот миг и наступил. И поначалу все действительно устраивалось. Валентину приняли на работу, она съездила с бумажкой Зотова к наркологу, и ей сказали, когда прийти на первый сеанс, объяснили, как к нему приготовиться. Женщина все это с радостным возбуждением рассказывала Комлеву, когда зашла к нему поделиться, и он уже стал готовить документы на восстановление родительских прав.

Но в самый последний сентябрьский день его встретил в коридоре Кучерявый и, напирая грудью, зло спросил:

— Что ты там нахимичил с этой Недосекиной?

— Я же дело прекратил.

— На каком основании?

— Трудоустроилась. Ведет нормальный образ жизни.

— Нормальный?! А не она ли на Солнечной в нашем институте трезвости загорает? С работы звонили, чтоб не появлялась больше. И от мужа новое заявление. Так что направляй дело в суд!

— Виктор Александрович!

— Пошел ты к черту, гуманист вшивый! Тащи бумаги ко мне сию минуту. Сам направлю!

— Слушаюсь, — проговорил Комлев.

Руки его мелко и мерзко дрожали.

Комлев перебирая в сейфе уголовные дела, когда появился тучноватый, с большими светлыми залысинами над висками, майор Архаров.

— На выезд! С кражей тут надо одной разобраться.

— Как! Я не в опергруппе, — отмахнулся следователь.

— Она уже выехала на разбой. Так что живей. Тебя начальник назвал.

«Согласишься, с шеи не слезут, — подумал старший лейтенант. — А куда денешься».

Надел плащ, фуражку, взял портфель и закрыл за собой кабинет. В коридоре столкнулся с участковым Тормошиловым:

— Иван Иваныч! Все никак не могу спросить. Как с Валюхой получилось, что она опять напилась?

— Знаешь, Афанасий! Если уж взялся за дело, то надо доводить его до конца. А не только бумажки красиво перекладывать… Она на радостях побежала в детсад сынка проведать и встретила там бывшего мужа.

Этот прохиндей разузнал у нее, что к чему, да и затащил в забегаловку такое событие отметить. Потом сам и сдал в вытрезвитель… Вот тебе и… Му-му.

«Это он что, клеит мне, что я утопил ее, как Герасим щенка своего?» — подумал Комлев и не нашелся, что себе ответить на это. Только сильнее потянул фуражку к ушам и выбежал из отдела на улицу. Машина тронулась.

Сидевший на переднем сиденьи оперуполномоченный уголовного розыска Дубняш, еще достаточно молодой, верткий мужчина, рассказывал:

— Нам позвонили… Одна разгильдяйка-водительница трамвая оставила сумку и, не закрыв за собой дверь на ключ, пошла отмечаться к диспетчеру. Ну, сумарику ноги и приделали… Там талоны, пачек тридцать, в кошельке только мелочь…

— Чего же едем, раз мелочь, — произнес Комлев.

— А бензин жечь, — поддержал его усач-водитель.

— Ты что, первый день замужем? Сигнал ведь поступил. А там посмотрим. Есть на кого вешать кражонку, повесим, а нет — замарафетим, откажем в возбуждении… — сказал Дубняш.

— Ты уж за всех все решил: повесим, откажем… — пробурчал следователь. — Марафетчик какой нашелся.

— Герасимыч! — оглянулся водитель. — Это же тебе не замполитом брехать: хочу в ту, хочу в эту сторону. У нас тут опер свое дело туго знает, его не свернешь.