Напечатал запрос и направился в автомагазин для выяснения стоимости похищенного. У киоска для продажи проездных билетов увидел вдруг бегущего навстречу и беззаботно насвистывающего Дубняша. Окликнул:
— Ну ты, садовая твоя голова! Хватит галопировать.
— Что надо?
— А будто не знаешь.
— Возвернули дело?
— А ты что думал, они глупее? Нам с тобой не до елки теперь. Не найдешь угонщиков, хана.
— Мы это мигом. А пока давай пивка хватаем! А-то без него ничего на ум не идет.
— Боюсь, что после мы с тобой всю жизнь пеной плеваться будем.
— Да, ладно. Я же тебя не при генерале приглашаю, — потянул следователя к пивной, находящейся в полуподвале жилого дома.
Когда Дубняш налил в автомате две кружки пива и повернулся, отыскивая глазами свободный столик, Комлев услышал из-под низкого свода возглас:
— Кого я вижу! Родной вы наш, Афанасий Герасимович! Прошу к нашему шалашу!
В темной глубине забегаловки над высокой круглой стойкой обозначилась реликтовая борода лаборанта.
Комлев поморщился и хотел было потянуть Дубняша за рукав в другую сторону, как тот, бросив через плечо «Твой знакомый?», уже устремился к стойке:
— А я гляжу — знакомый парус на горизонте, — продолжал Иван Карлович (так звали лаборанта). — А вы, вроде, по пивной части не спец были. Или жизнь заела?
— А я и сейчас не пью, — мрачно произнес Комлев, вынужденный подойти вслед Дубняшу к непрошенному собеседнику. — Это ведь ты по этому делу профессор.
Дубняш, пододвигая кружку к Афанасию, среагировал только на последнее слово:
— Профессор?
— Да уж. По кислым щам, — раздалось из чахлой бороденки вместе с хрустом сушки недельной давности.
— Я совершенно серьезно, — Комлев демонстративно отодвинул кружку от себя.
— Да что ты в самом деле, — заволновался опер, — как кисейная барышня! Это ж против водки так, газировка.
— Реквизит, — уточнил Иван Карлович.
— Какой еще реквизит? — спросил Дубняш.
— Обыкновенный. Здесь — чуток не застали — только что съемка производилась. Кино снимали про выпивающих. И меня пригласили. Видно, я в кадр подошел.
Комлев оглянулся и увидел сложённую у двери световую аппаратуру. Сказал:
— А завтра по телику в сатирическом листке покажут?
— Пускай. Но это же кино. Оно уважения достойно, — лаборант выпятил вперед свою куриную грудку. — Вот тебе и после этого, как Гамлет, принц датский: пить или не пить?
Дубняш засмеялся, снова прислонил к губам кружку и сделал еще один затяжной глоток:
— Я же говорил, в голове свежает.
— Вот и я утверждаю, что самые трезвые люди — это которые пьяные, — произнес лаборант.
— Помню, помню вашу лекцию в поезде. Зацепила она тогда меня, — сказал Афанасий. — Да и те лабораторные занятия, что вы тогда с приятелем устроили.
— Эх! Мне бы сейчас кафедру! Я бы развернулся. Не то, что плюгаш наш университетский. Ну, тот, что по кустам зачеты принимает.
— Не удивляйся, Дубняш, — сказал Комлев. — Мы имеем дело с большим специалистом по философии пьянства. Кстати, он работает вместе с Вороненковым.
— У меня от него и сейчас зубы болят! — подняв глаза к почерневшему от плесени своду, воскликнул Иван Карлович.
— Не у тебя одного, у Дубняша тоже, — сказал следователь.
— Значит, мы товарищи по несчастью, — Дубняш чокнулся своей кружкой о кружку лаборанта. Они сделали еще по глотку.
— Ну, как там Владлен Иванович? — спросил Комлев. — Отремонтировал машину?
— Да я же сказал, что сессия у него опять началась. Катает студенточек по-прежнему… — протянул бородач.
— Это интересно, — произнес Дубняш. — Ну вот что, Афанасий! Ты иди, куда шел. А мне вот с этим душевным человеком еще поговорить охотца.
— А ты кто это? — задиристо в упор спросил лаборант Дубняша.
— Я Афонькин кореш. И есть у нас с ним одно общее дельце.
— А, значит, тоже мент… — разочарованно сказал Иван Карлович. На глазах его уже заблестели пьяные слезинки.
Этот день был не менее напряженным, чем все другие в уходящем году. По кабинетам райотдела сновали сотрудники, что-то до хрипоты кричал в трубку дежурный, непрерывно повсюду стучали пишущие машинки, милиционеры, как в калейдоскопе, сменяли друг друга на этажах, в коридорах, в оружейке. Под окнами милиции надрывно гудели машины. В диссонанс всей этой суматохе на наружных ступеньках одинокой фигурой чуть склонился Дубняш. Прикуривая, он ждал Комлева. Когда тот появился, издалека и сверху спросил:
— Ну, что? Скребут кошки-то? К начальнику еще не тягали? — как тореадор, он отнесенной в сторону рукой помахал бумажкой.
— Что это? — спросил Афанасий, подходя.
— Объяснение в любви к милиции.
Комлев пробежал глазами. Это было заявление Вороненкова, в котором тот просил замять дело е угоном его машины, дескать, она уже нашлась, и ущерб незначительный, так, подшалил кто-то…
— Вот это да! А как же колеса, стекла; аккумулятор, кенгуру? Глазам своим не могу поверить.
— Да я же тебе говорил, — развел руками Дубняш. — Это дело яйца твоего кенгуру не стоит. Заявитель перестал волноваться. У него сейчас новые заботы.
— А не откажется потом? Ведь Владлен Иванович такая зловредная персона!
— Куда там! На, читай!