Искатель. 2014. Выпуск №4

Следующая бумажка оказалась рапортом самого Дубняша. Он доводил начальству до сведения, что во время рейда дружинники застали заведующего кафедрой в его машине вместе с обнаженной студенткой. Вся эта картина живописала разнообразными фактами, деталями, штришками…

— Ну, Дубняш, ты Кулибин! Русский самородок!

— Комплименты от мужиков не принимаю; только водкой. А что, и действительно полегчало? Делу-то теперь каюк. Сам хозяин машины просит об этом.

— Лучше бы эту «Волгу» вообще не нашли, — Комлев неприязненно махнул рукой и с морозной, светлой улицы сразу же окунулся в беспокойную суету отдела, где все еще витали запахи задержанных ночью нарушителей.

Лег спать довольно поздно. До часу ночи никак не мог уснуть по-настоящему. Снова подступали кошмары.

Вот по глухому деревенскому погосту с полусгнившими, покосившимися крестами когтистые тени с милицейскими погонами-крыльями за спиной настигают крестящегося на бегу мужика в охотничьих сапогах с раструбами. Над ними, каркая, зависают глазастые, черные птицы. Среди них мелькают лица Саранчина, Штапина, Шкандыбы… Седовласая истерзанная женщина сквозь тесные металлические прутья собачьего ящика вознесла к небу морщинистые длинные руки. Решетка исчезает. На женщину надвигается усатая фигура в кителе. Задыхаясь от смрада, клубящегося над курительной трубкой фигуры, она ограждается от усатого крестным знамением. Человек с песьим лицом набрасывает на нее ременную удавку. Тянет за собой к искрящемуся кострищу. Комлев пугается, закрывает глаза руками и пятится, пятится назад, пока не упирается лопатками в чье-то мягкое, податливое тело. Он оборачивается. Перед ним икона Божией Матери с линией надбровный дуг и щек Людмилы Ивановны. Он хочет сделать шаг вперед, но не может. Мешает груда мусора, колеса, стекло, аккумулятор. Мимо острого кустарника пропрыгала кенгуру с нахальной мордой Владлена Ивановича…

Едва забрезжило, проснулся. Встал с тягучей, длинной болью во всем теле. Голова его была, словно чугунная. С этой непроходящей тяжестью он и появился на службе.

Архаров протянул ему журнал:

— Распишись. Ты сегодня дежурный следователь. Шкандыба удружил. Прямо на Новый год.

Комлев молча чиркнул против своей фамилии. С вымученной улыбкой сказал:.

— Без меня разве смогли бы обойтись.

Зазвонил телефон.

— Ну вот и первая весточка. На кражу поедешь. Это тебя одна бабусенция так поздравила.

Нехотя покидал себе в портфель чистые бланки постановлений, протоколов, объяснений. Понуро направился к выходу.

— Ты сегодня помятый какой-то, — встретил его у машины Дубняш. — А день предстоит муторный. Под праздник прет всякая мелкотня. Только и успевай отбиваться… А ты у нас въедливый. Давай уж лучше я на себя все возьму. Для общей пользы. Договорились?

— Хорошо, Василий Иванович, — сказал Комлев, одергивая на себе шинель.

— От Петьки и слышу.

Машина запетляла по людным улицам. Город жил своей полнокровной, праздничной жизнью. Кто тащил по тротуару елку, кто спешил в ближайший магазин за бутылкой шампанского, а кто и просто прогуливался от нечего делать. Чаще всего это были закоренелые холостяки.

— Надо же, — заскулил рядом Дубняш. — Такой праздник! Радоваться бы надо. Чарочку из рук до утра не выпускать. А они, будто, подождать не могут. Все со своими жалобами на нас напирают. Да ты-то знаешь, куда едем? Бабуля из поселка позвонила. Курей у нее умыкнули.

— Надо было стеречь их, — ухмыльнулся водитель.

Свернули с проспекта и закружили в частном секторе. Остановились у низкого дома с почти сползшей на крыльцо крышей. У штакетника уже стояла бабуля в сером пуховом платке и черной замызганной шубе с поднятым воротником.

— Сюды, сынки, сюды! — замахала руками.

— Что там у тебя, мать? — Дубняш вылез на снег и огляделся по сторонам.

— А покрали моих хохлатушек и петушка. Вон оттуда, — старушенция показала на сарай в глубине огорода.

— Всем кушать хотца, — бросил опер, идя за бабкой.

— Да ты что?! Своими корми! — с истошным криком наседала старуха. — У меня они знаешь, какие яйценосные!

Прошли к дощатому курятнику.

— Значит, обошлось без взлома, — Дубняш осмотрел свисшую скобу.

— Да. Я на колышек закрываю.

— А когда же обнаружилась пропажа? — опер заглянул внутрь.

— Пошла с утра кормить и вот. Ах вы, рябенькие мои. Да на кого же вы меня покинули, — запричитала, как на могиле.

Опер поглядел на следы и спросил:

— Сколько живности-то было?

— Шесть хохлаток и петушок.

— Великолепная семерка! — осклабился Дубняш.

Подобрал полы пальто и ступил с протопки на снег.

— Ты куда, сынок? — спросила хозяйка.

— Не мешай следствию, бабуля.

Дубняш стал медленно обходить надворные постройки, все время к чему-то принюхиваясь.

— Чтой-то он ищет? — беспокойно спросила старуха у Комлева. — Там курей моих нет. Я же их сама не спрятала.

— Бабулек! — раздался ехидный и одновременно торжествующий голос Дубняша. — Подь сюда!

Хозяйка прытко подскочила к нему.

— Что у тебя за ароматы? — поиграл ноздрями. — Самогончиком балуешься?

— Типун тебе на язык! Какой самогон! Совести у тебя нету!

— Зато нюх у меня есть! Где аппарат прячешь?

— Какой там аппарат! Вы курей ищите моих!