Искатель, 2017 №8

— Хорошо! — крикнул он. — Я не буду в вас стрелять. Я отпускаю вас. Идите!

Роботы не шелохнулись.

«Твари! — выругался про себя Тед. — Не сработало! Но ведь есть, есть словесная команда, какая-то комбинация слов, которая может заставить их уйти. Не может быть, чтобы не было. Только мне не догадаться…»

— Я хочу пить, — капризным тоном сказал он.

Сантра поднялась и скорым шагом, почти бегом направилась в сторону лагеря.

— Линта, давай договоримся, — предложил Тед, когда Сантра скрылась за деревьями. — Я уйду и никому никогда не скажу о том, что здесь произошло, а вы занимайтесь детьми. Я ведь могу взять и пристрелить тебя. Ребенок погибнет, а ты провалишь задание.

— Это исключено. В перечне моих задач ликвидация лиц, знающих, кто мы в действительности, является приоритетной, поскольку возможное информирование ими третьих лиц ставит под угрозу достижение более значимых целей.

— Ну, и дура… Идиотка!

Теду хотелось извергнуть на нее все бесчисленные ругательства и проклятия человеческого языка, извалять ее в словесной грязи и помоях, но от этого было бы не больше толку, чем если бы он плюнул в Солнце.

Тед перебросил жердину на противоположную сторону и в нерешительности замялся на краю обрыва, ожидая, что будет делать Линта. Та безучастно наблюдала за ним, не предпринимая никаких действий.

«Если я сейчас полезу на ту сторону, она просто столкнет мыском бревно, а я даже не успею вытащить пистолет. Да и куда ей надо попасть, чтобы вывести ее из строя? Как же глупо вот так умереть! К сожалению, глупая смерть приходит не только за глупцами».

Тед в растерянности присел на корточки, с силой впившись в неряшливые лохмы волос, словно надеялся, что вместе с волосами сумеет вырвать из головы и спасительную идею. Но идей не было…

— Ну, почему, почему все должно закончиться именно так — или я, или они? — Тед украдкой зарыдал, глотая не полностью истраченные на сновидения слезы.

Слезы охотно струились из глаз, словно весенние соки из израненной коры надеявшегося воспрянуть после временной зимней смерти, но погибающего по чужой воле дерева.

Появилась Сантра. В руках у нее были канистра и жестяная кружка. Она наполнила кружку водой и, плотно обернув ее в целлофановый пакет, метнула Теду. Он выпил воду мелкими глотками, подолгу полоща сладкой влагой полость рта. Вслед за кружкой Сантра бросила ему и саму канистру. Теперь он уже жадно припал к ней, а напившись — с наслаждением умылся, тщательно втирая в кожу не спешащие стекать капли.

— Спасибо! — примирительно крикнул он андроидам.

Те лишь внимательно, но молча смотрели на него, будто он был персонажем немого кино, голос которого они не улавливали.

«Ясно, — заключил Тед, — у них фильтры на эмоциональные всплески жертвы. А хоть бы и не фильтры — откуда им знать, что такое благодарность? Как они могут понять, что жертва может быть благодарна своему палачу? Мы создали думающие машины, а надо было — чувствующие!»

Но что же было делать? Не сидеть же здесь до скончания времен? Нужно драться! Но… убьет он Линту с Сантрой — так ведь есть еще тот, пятый, Классэн. А сколько их здесь еще?

«Нет, — Тед сник, — все равно они до меня доберутся. А даже если и не доберутся — что будет у меня за жизнь? Прятаться в этих скалах до самой старости? А о детях позаботятся…»

— Дети… У меня есть дети! — с радостно-глупой улыбкой рассмеялся он.

Андроиды, что-то обсуждавшие между собой вполголоса, напряженно повернулись к нему, вероятно, ожидая от него каких-то активных действий, но Тед лишь вскинул ладонь и дружески улыбнулся. Он больше не ненавидел их. Они были просто частью декораций последних недель его жизни. Как эти горы, которые точно так же могли его убить, которые точно так же стремились его убить, подкарауливая его любой неосторожный шаг, чтобы кувыркнуть его вверх тормашками в пропасть или прихлопнуть сверху куском скалы.

Если за что Тед и держался на этом свете, так это за свою жизнь — ничего больше у него не было. И только сейчас, когда жизнь была единственным, что у него осталось, он осознал, что прожил ее зря. Хотя нет, постойте — он осознал это раньше… Да-да, помнится, в канун сорокалетия он уже пусть и смутно, но чувствовал это. Недаром на вопрос коллеги: «Ну, ты свой день варенья отмечать будешь?» — он ответил: «А разве есть что отмечать?»

— Сорок лет — все-таки срок… — недоумевающе отозвался коллега.

— Это ты правильно подметил, — согласился Тед. — Это не праздник. Это отмотанный срок.

Он уже тогда чувствовал неудовлетворенность. Но это не была неудовлетворенность тем, что ему недоставало вещей или развлечений. Их-то как раз было столько, что его мир оказался перенасыщен ими, а места для чего-то стоящего и значимого уже не оставалось. Чувствовать-то он чувствовал, но запрещал себе в том признаться.

— Умирать не страшно. Умирать обидно, — говаривал отец. — Но еще обидней прожить пустую жизнь, в которой не было радости преодоления препятствий и преодоления самой большой трудности — себя.

«Все верно, папа, — мысленно ответил отцу Тед. — Когда это было, чтобы я себя преодолевал? Когда было, чтобы я себе не потакал?»