Искатель, 2018 №12

Через полтора часа капитан Савенко вновь оказался подле бара «За углом у дяди Жоры», но только скользнул невидящим взглядом по вывеске и углу хрущевки, за которым укрылась забегаловка. Было совершенно очевидно, что его жертва (виноватая, нет, лучше уж — небезневинная жертва) знает нечто важное по существу поставленных ей вопросов. Однако возбуждение, не отпускавшее до сих пор капитана, возбуждение, почти радостное и уж во всяком случае приятно горячившее кровь, объяснялось вовсе не замечательной удачей, обещавшей выполнение поставленного начальством задания (много перед ним ставится всяких заданий, и многие он с ходу распознавал как заведомо невыполнимые), а только что закончившимся контактом. Информатор либо имел близкие отношения с кем-то причастным к ограблению аптеки (тут капитан на секунду огорчился), либо прямо замешан в это дело. Следовало проработать связи, вообще пошуровать вокруг да около, а потом уже, со всеми картами на руках, раскалывать — окончательно и результативно. И сажать, если будет за что.

Хотя… Нет уж, с задержанием он спешить не будет. К тому, что с его жертвой может произойти в камере, Савенко испытывал ревность куда более жгучую и мучительную, чем к своим возможным соперникам на воле. Тем более что относительно него самого речь шла о воображаемом приключении. А потому совершенно безопасном. Но вот решись он наяву на то, что позволяет себе сейчас в мечтах, — и оказался бы на улице с волчьим билетом даже быстрее, чем при Горбачеве за коллективную пьянку на рабочем месте.

Глава 5. Серж

— Ты где витаешь? Тебе что ж, неприятно мое общество?

Сёрж усердно потряс головой и горячо возразил: вопрос, мол, совершенно абсурден, неловко даже отвечать. Он и в самом деле чувствовал неловкость, потому что вот уж лет десять, как не ре-шалея знакомиться с девушками на улицах. А чтобы сама гёрла этак вот, с бухты-барахты, первая заговорила с ним, такого не припомнит и в лучшие свои времена. Хотя нет, случалось: спрашивали ведь, бывало, прелестницы, не скажет ли он, «сколько время», и даже — как пройти к Зоологическому музею… Или согласие принять участие в авантюре, предложенной нашим казарменным Аполлоном, так разогрело ему кровь, что сделало вновь привлекательным? Глупости… Женщины, они, быть может, и непредсказуемы, кто спорит, но чаше в книжках, чем по жизни, — это раз. И чудес давно уж не бывает — это два. Ведь даже Дед Мороз, уж на что, казалось бы, свое родное, надежное чудо, он и не Дед был вовсе. Точнее, дед, да не тот, а, как выясняется, свой же собственный, только весь закутанный в вату. Ох, дед, дед, энкаведист поганый… Чего-чего? У нее что — крышу рвануло?

— Конечно же, я могу показать, как живу. Милости просим. Хотя…

— Высчитываешь, когда жена домой заявится?

— Что? Ах, жена? Жена туда не придет. Мы отдельно живем.

— В разводе?

— Не то чтобы официально, а прочно отдельно. Живем каждый по себе. Я — вот здесь, собственно. Мои владения вот тут и начинаются. Вон там, через площадь, удобства: в универмаге — скоростной туалет, правда, платный. Ты, кстати, не хочешь ли зайти? Вот…

Она близоруко вгляделась в банкноты на ладони Сержа. Сощурилась — и сразу стала ощутимо симпатичней, и уже почти не резала глаз эта форма на ней, в которую вот уж несколько лет, как они, цветки предместья, облачаются, готовясь штурмовать центр: китайский красный плащ под кожу над несуществующей юбкой. Прыснула — видать, вообще смешлива.

— Спасибо, пока обойдусь.

— Ну, а на неспешный случай — так пединститут же за углом.

— Педагогический университет имени Пирогова. Так вот где я тебя видела…

— Надеюсь, не в мужском туалете. Учишься?

— Мучаюсь. На четвертом курсе. Так ты у себя там унитаз снял и продал?

— До чего же узко мыслит нынешняя молодежь… Какой унитаз? Зачем? Вон у меня целая Володарка — мой сад для прогулок. Тебе хоть раз в жизни довелось побывать на Володарке весной? Я имею в виду — настоящей теплой, зеленой, душистой нашей весной? Вот такой, как сейчас затевается?

— Не помню, весной ли, но забредала туда. Там вроде как после бомбежки.

— Ты что, приезжая?

— Ага. Но я от этого города тащусь.

— Да, моя любимая Володарка стала жертвой перемен. Как и все прекрасное в этом мире, впрочем. Аккурат перед кризисом снесли двухэтажки (но какие!), заровняли площадки. И кранты.

— А я этот район не очень хорошо знаю. На пары мчишься — не до красот архитектуры, а после пар — и вовсе вареная.

— Тверды граниты науки?

— Какие там граниты… Бодяга всякая, от скуки можно помереть.