Искатель, 2018 №8

— Обманывала-то? Так я надоумил. Пошептал на ушко, «к чему тебе, девонька, у своего благоверного ревность вызывать, прицепится еще, то, се, скажи лучше про подружку».

— Ах ты, лиходей. Говорил, что собираешься их охранять, а сам?

— Так я же и охраняю — привязываю морковки перед мордочками моих осликов, идут, дорогуши, куда поведу, волоча за собой свои пороки.

— Что еще за морковки?

— Сладкие морковки — лучезарные идеи. Поясню. Жора, например, переживает, что в стране недостаточно справедливости.

— Но справедливости действительно недостаточно.

— Ясен пень! Особенно там, где законы не исполняются или исполняются выборочно. Не беспокойся, у моего хозяина все демократические избранники, для которых народ до выборов электорат, а после выборов быдло, на карандаше. И оборотни в погонах, и судьи неправедные, и чиновники кровопийцы, и еще много кого. Они цвет армии, авангард. А в арьергарде те, кто борется с теми, кто в авангарде, и между собой.

— Что ты…

— Не перебивай, а то собьюсь. У борцов стратегическая задача — установление порядка, как каждый его себе представляет, с обязательным привлечением союзников. Публика, извиняюсь за сравнение, разношерстная. Есть крупный банкир, убеждающий правительство, что только его, банкира, удобная и полезная система расчетов нужна наивному населению, а другие, вредоносные, необходимо запретить. Есть театральный деятель, двигающий общество по пути правильного усвоения искусства и предлагающий тому же правительству ограничить в правах режиссеров, чьи постановки непонятны неподготовленному обывателю. Есть доморощенный хоругвеносец, свернувший с предназначенной ему дороги на выставку западного художника, и разгромивший сотоварищи эту выставку, дабы в неокрепшие души посетителей не проникла растлевающая зараза. Других разных полно, а в хвосте плетется бравый солдат Жора, который пока только руками машет. Но я его выведу на площадь, к соратникам, а там и до баррикад недалеко, революционеры, воздающие злом за зло, наш с хозяином любимый контингент.

Во время монолога морда кота трижды обретала внешность упомянутых персонажей, знакомых мне по интернет-контенту. Закончив, гигант встал с дивана, прогнул спину, побоксировал лапами, похрустел шеей и в прыжке перелетел к столу, на котором ничего, кроме скатерти, не было. Вразвалку вернулся, уселся, пробурчал в усы «что задом, пожрать нечего», затем выкрикнул:

— Вызывается свидетель Митя! — и ударил невесть откуда взявшимся судейским молотком по дивану, поглотившему звук. — > сынка, стало быть, морковка — идеальная семья, где идеал идеалов красавица жена. Все ради нее, любимой, маленькой, беззащитной. Я, решает муж, окружу ее заботой, никому не позволю не то что обижать — косо на нее смотреть, но главное — до отвала обеспечу материально. И полез наш груздь в кузов — халтуры, заказы, заказы, халтуры, а где же мечта стать настоящим фотографом? Там же, где и мечта стать незаменимым мужем жене и отцом ребенку.

— Попал, значит, Митя в клещи?

— В сказку он попал! Застрял, витязь, на перепутье, словно перед камнем с надписью: налево пойдешь — посвятишь себя самореализации, и прощай семья, направо пойдешь — ждут тебя семейные узы, и прощай неповторимое взлелеянное «я», прямо пойдешь — скорее всего ничего не найдешь, а свалишься, богатырь, в яму несбычи мечт. В де, пам-парам, пре, пам-парам, ссу, пам-парам, ху!

Бегемот повалился на диван, задрыгал лапами и захрюкал так потешно, что я тоже невольно засмеялся и проснулся.

2 августа, под утро

Вернее, думал, что проснулся. С экрана на меня пялились, улыбаясь, Ленин, Леннон и Ганди.

— Друзья мои, как же я вам рад! Каким ветром вас сюда занесло?

— Вы ведь помните, достопочтенный друг, — начал Ганди, — что время, как и Нил, течет в наших глубинах не по-земному. Каждый призрак ощущает продолжительность своего существования без начала и конца. Мы живем в длящемся мгновении, а когда люди нас забывают, незаметно покидаем реальность их сознания. Надо ли говорить, сколь ценна при таком однообразии возможность общения с аватаром?

— Да кто б возражал! Так здесь-то вы как оказались?

— Очень пг’осто, — подключился Ленин. — Мы можем взаимодействовать с субъектом чег’ез сны. Забыли? Сон — ког’идог’, по котог’ому фантомы выходят на пг’ямой контакт с субъектом, котог’ый о них помнит или им поклоняется.

— Короче, ты нас помнишь, мы тебя тоже, и наше тебе с кисточкой, — завершил преамбулу Леннон.

— Честно сказать, друзья, вы вовремя, потому что я в смятении.

— Да, чувак, мы в курсе, Бегемот наезжает.

— Собственно, он не на меня наезжает, на моих близких. Сбивает их с толку и заставляет плясать под свою дудку.

— Что же вы, батенька, не бог’етесь? Не пг’отивостоите?

— Не противостою, потому что он буквально парализует мою волю.

— Все оттого происходит, достопочтенный друг, что вы тоже видите в своих подопечных — они ведь ваши подопечные, не так ли? — в основном плохое. Это объяснимо, поскольку отрицательные свойства у человека выпячиваются, тогда как положительные лишь приоткрываются, однако для вас никоим образом не извинительно.