Искатель, 2018 №8

Сообщение о том, что Смагин уголовник, Анна Тимофеевна встретила спокойно.

— А я знала об этом, — сказала она.

— Вот как, — удивился Никита. — И вас это не смутило?

Анна Тимофеевна вздохнула.

— Чего не бывает по молодости.

— То есть как по молодости? — не понял Никита. Хороша молодость! На пороге шестого десятка.

Оказалось, Никита имел в виду последнюю отсидку Смагина, Анна Тимофеевна — первую.

— Что поделаешь, ребенок вырос в неполной семье, — с грустью в голосе начала свой рассказ она. — Мать-одиночка с утра до вечера гнула спину на работе, вот улица и стала воспитателем мальчишки. А там дурная компания. Дурное влияние и не устоявшаяся психика ребенка в подростковом возрасте, помноженная на ложно понятую романтику…

Красиво говорит, позавидовал Никита, привыкший к скупой на слова колонке уголовной хроники и к чеканному слогу.

— Коротко говоря, летом ночью залезли в распахнутое окно. Ведь распахнутое окно так соблазнительно для людей, склонных к криминалу. Причем залезли другие. Он, что называется, стоял на стреме. Но это Юру не спасло от колонии. Но после ни-ни.

— Одним словом, перевоспитался, — усмехнулся Никита.

— Именно, — подтвердила вдова.

— А с чего это вдруг Юрий Петрович решил покаяться вам в грехах своей юности?

— Я как увидела у него наколки на руках и груди, так и спросила, откуда они взялись.

— И он вам сразу все выложил.

— Нет, не сразу и неохотно. Ему до сих пор было стыдно за грехи молодости. Такое не забывается никогда. А в колонии, вы сами понимаете, свои законы. Как юнец мог им противостоять? Вот отсюда и наколки.

— А что за наколки? — поинтересовался Никита.

— Обычные для людей этого круга. «Не забуду мать родную» и «Нет в жизни счастья».

— Да, малохудожественное тату, — согласился Никита. — Ну да ладно. С молодостью все ясно. А с недавним прошлым надо еще разобраться. Он вам о нем ничего не рассказывал?

— А что с ним? — насторожилась вдова.

— А то, что три месяца назад он вышел из заключения, где отбывал срок за грабеж.

— Ой…

— За ним числится не один срок и, стало быть, не одно преступление, — продолжил Никита.

Он не видел, как в Москве стоявшая до того вдова села на стул как подкошенная.

— Так что, Анна Тимофеевна, вам не о чем и, главное, не о ком жалеть.

Ответом в трубке было молчание.

— Всего вам хорошего в дальнейшем, — пожелал Никита вдове, вспомнив аппетитные пирожки домашнего приготовления.

— Все правильно, — согласилась Светлана, когда он повесил трубку. — А теперь о твоих вопросах полиции. Мы ими займемся завтра. У нас появился новый архивариус. Вполне симпатичный дядечка. Отзывчивый и, главное, мне кажется, ему самому интересно во все вникать и в чем-то копаться. Может, у него в архиве найдется какой-нибудь материал на твоего Смагина.

— Этакий скрупулезный зануда, — проворчал Никита, вспомнив Горыныча. — Не представляю себе, какая информация может быть в управе на бандита.

— Вот и разберемся завтра. Должна же я хоть как-то поучаствовать в твоем расследовании? — Светлана не смогла сдержать улыбку.

Никита недовольно хмыкнул.

— В общем так: завтра придешь в управу за полчаса до обеда. Я договорюсь с архивариусом о встрече.

— А полчаса не много?

— Но не пять же минут! Хотя для твоих вопросов… Все, хватит о Смагине и о твоих вопросах. Марш ужинать.

Света пошла на кухню, и Никита последовал за ней в предвкушении вкусного ужина.

Ужин оказался действительно вкусным.

Единственно неприятным осадком после него осталось замечание Светы:

— В общем так, Ники: берись за ум и отнесись к работе серьезно. Иначе как под тебя создадут отдел?

— И что я должен сделать? — имитируя глубокий интерес к вопросу, спросил он.

— Как что!? Написать отчет.

— Какой отчет? — наивно спросил Никита.

— О проделанной работе. — Светлана посмотрела на любимого скептическим взглядом. — Применительно к тебе лучше сказать о не проделанной работе.

— А раз так, то что я, по-твоему, смогу написать?

— Придумаешь. Тебе не привыкать писать всякий вздор. Ты спец по очковтирательству.

9

Управа находилась в здании из красного кирпича, построенном в начале XX века для городской Думы.

На входе Никиту остановил охранник. Никита предъявил удостоверение сотрудника местной газеты, и охранник, пробежав глазами заявочный список на допуск в здание на этот день, сказал: «Проходите».

— А где у вас архив? — спросил Никита.

— Вон там, — охранник показал на угол вестибюля. — По ступенькам вниз.

Никита спустился на семь ступенек и встал перед железной дверью, освещенной одиноко висящей лампочкой без абажура. Здесь было прохладно и пахло сыростью.

Никита постучал.

Из-за двери донесся приглушенный голос:

— Войдите.

Он ожидал увидеть старичка с взъерошенными волосами и колючим, въедливым взглядом за толстыми стеклами очков. Но ему навстречу шел моложавый мужчина лет пятидесяти с небольшим, в белой сорочке и в галстуке.

Светлана стояла поодаль, улыбаясь.

Никита почувствовал себя слегка сконфуженным.

Архивариус протянул руку и представился:

— Владимир Михайлович Гусев. Архивариус. А вы, насколько я понимаю, Никита Константинович Хмельное.